В восприятии коммунистов разница между социал-демократическим и фёлькиш-национальным правлением была незначительной. Все они рассматривались как варианты буржуазного правления, которые должны быть ликвидированы как можно быстрее путем восстания масс и захвата власти компартией. Подразумевалось, что молодые безработные пролетарии встанут на сторону коммунистов, к чему их вынудит их отчаянное социальное положение и разочарование от поражений в восстаниях послевоенных лет, чему в немалой степени способствовали СДПГ и созданный ею фрайкор. То, что их положение может быть долговременно улучшено парламентской демократией и либеральным капитализмом, большинству из них казалось совершенно невозможным даже в экономически более стабильной середине 1920‑х годов. Пример Советского Союза, с другой стороны, казалось, показывал, как решительно настроенное меньшинство революционных рабочих может совершить революцию и установить диктатуру пролетариата. Поэтому все, что способствовало краху буржуазной Веймарской республики, было им на руку. Однако очень сильные колебания как среди членов, так и среди избирателей КПГ свидетельствовали о том, что поддержку коммунистов следовало понимать скорее как выражение протеста и радикализма, чем как знак политического согласия с целями и методами большевизма.
Напротив, уверенность многих левых интеллектуалов в том, что КПГ действительно принадлежала к демократическому лагерю и была лишь более последовательна в достижении своих целей, чем СДПГ, раздираемая многочисленными компромиссами и коалициями, оказалась совершенно ошибочной. Симпатии многих интеллектуалов к коммунизму выражали также их неприятие повседневности массового общества и американизма, которую они считали отчуждающей, холодной, несправедливой, поверхностной и торгашеской. Кроме того, они разделяли с правыми интеллектуалами неприязнь к парламенту и партийному государству, к компромиссу и балансу интересов. Установка на категоричность, склонность к грандиозным жестам выражали раздраженную тревогу по поводу сложности модернового общества, а также презрение к принципу большинства и массовому обществу[10]
.Таким образом, подъем КПГ в долгосрочной перспективе ослабил демократию. Уже на президентских выборах в 1925 году коммунистический кандидат Тельман сохранил свою кандидатуру во втором туре голосования, несмотря на безнадежную стартовую позицию, в результате чего демократическому кандидату Марксу не хватило необходимых голосов по сравнению с Гинденбургом, тогдашним кандидатом от правых. Избирательный потенциал КПД в период с 1924 по 1933 год составлял около 12 процентов и был значительно превышен лишь однажды, в 1932 году; по сути, коммунисты оставались небольшой партией, размером примерно с либеральную, на протяжении всего периода Веймарской республики. То, что эта партия считала себя массовой революционной партией, нацеленной на захват власти, было весьма странно. Но картину искажали их сильные позиции в Берлине, где они набрали 18 процентов голосов на выборах в городской совет в 1925 году и почти 25 процентов четыре года спустя, а в последние годы республики их почти ежедневно можно было видеть на маршах и в жестких столкновениях с нацистами и полицией. Они выглядели гораздо более присутствующими и влиятельными, чем согласно результатам выборов в рейхстаг. Таким образом, вплоть до конца республики КПГ широко переоценивалась и рассматривалась как серьезная национальная угроза – как либералами и социал-демократами, так и правыми, которые, в свою очередь, использовали угрозу революции со стороны коммунистов как возможность разрабатывать все новые планы по введению чрезвычайного положения и установлению военного правления.
КРАЙНИЕ ПРАВЫЕ
Однако все попытки «быстрого решения», то есть государственного или военного переворота, в послевоенные годы провалились. Очевидно, что для свержения республики и создания «национального государства» требовалась более длительная попытка и новые политические и организационные концепции.
Летом 1925 года прусское министерство внутренних дел выделяло три группы внутри правого движения: 1) Младогерманский орден и «Стальной шлем», самые сильные группы, число членов которых оценивалось властями примерно в миллион человек; 2) «Отечественные союзы» с их бесчисленными отдельными группами, которые можно считать частью НННП, и 3) фёлькиш-немецкие и национал-социалистические организации с Германской партией национальной свободы (Deutschvölkische Freiheitspartei), Фёлькиш-блоком (Völkischer Block) и НСДАП, а также многочисленные мелкие отколовшиеся группы[11]
.