С самого начала германские войска на оккупированных территориях питались за счет местных ресурсов. Немецкий подход к делу сопровождался реквизициями, расквартированием и грабежами в огромных масштабах. «Повсюду наши люди отбирают у крестьян лошадей в поисках припасов, – отмечал немецкий генерал на второй же день наступления. – В деревнях стоит сильный вой и плач. Так происходит „освобождение“ населения»[65]
. Поэтому неудивительно, что сопротивление немецким завоевателям быстро возрастало. Уже 3 июля Сталин приказал сформировать партизанские отряды; с середины августа стали поступать сообщения о первых акциях сопротивления на обширных территориях в тыловых районах, которые после стремительного продвижения немецких войсковых частей могли быть защищены лишь в недостаточной степени. Хотя эти партизанские отряды изначально были малочисленны и плохо оснащены, они застали немецкие части врасплох. Это, в свою очередь, привело к массовой и все более жесткой реакции со стороны вермахта. Особое значение приобрели захваты заложников и расстрелы. В качестве защиты от нападений на немецкие части военные власти арестовывали множество гражданских лиц. В случае успешного нападения на оккупационные войска на каждого убитого немца приходилось 100 заложников – эта практика в эти месяцы распространилась почти на всей оккупированной немцами территории Европы и привела к многочисленным жертвам, в частности в Сербии и Франции.С октября 1941 года борьба с партизанами стала поводом для все более широкомасштабных репрессий. Только к концу декабря в ходе антипартизанских акций было убито, вероятно, более 60 тысяч человек. Чем более жестокими становились германские оккупационные войска, тем больше людей присоединялось к группам сопротивления, особенно из тех, кому угрожала особая опасность, таким как евреи и разбежавшиеся солдаты Красной армии. Более того, по мере усиления политики кровавых репрессий немецкие войска теряли всякую поддержку среди местного населения, которое раньше часто встречало их дружелюбно, иногда с энтузиазмом, особенно в Прибалтике и на Украине: они были счастливы, что избежали большевистского террора. Тем не менее немцам удалось использовать в своих целях большое количество советских коллаборационистов – более миллиона человек на конец войны. Многие из них были принуждены к сотрудничеству. Готовность других сотрудничать с немцами, как правило, мотивировалась лучшим снабжением и лучшей защитой от репрессий. Большинство этих коллаборационистов, в основном прикомандированных к конкретным подразделениям вермахта, не пережили войну[66]
.Однако наибольшее количество смертей среди советского населения вне боевых действий было вызвано немецкой политикой голода. Разрушение и опустошение крупных городов было одной из важнейших целей германской войны. Бегство жителей из разбомбленных городов в глубинку систематически поощрялось на многих участках фронта: «Хаос в России будет тем сильнее, чем больше население советско-российских городов будет перемещаться вглубь России», – говорится в приказе по группе армий «Юг» от 20 октября 1941 года. Поэтому города перед взятием должны быть измотаны артиллерийским огнем, а их население обращено в бегство.
Однако, по словам Гитлера, Ленинград и Москва должны были быть не взяты, а «сровнены с землей, чтобы в них не осталось людей, которых нам пришлось бы кормить зимой. Города должны были быть уничтожены военно-воздушными силами». И Гальдер дословно записал замечание Гитлера о предполагаемых последствиях этой меры: «Национальная катастрофа, в результате которой уничтожению должны были подвергнуться не только большевизм, но и москвичи, и „великорусское“ население»[67]
.В результате этой стратегии Ленинград был не захвачен, а окружен с целью оставить население города без снабжения в течение всей зимы; после ожидаемой капитуляции выжившие должны были быть изгнаны, а город полностью разрушен. Однако в реальности полное окружение не удалось, советские власти смогли продолжить снабжение города через замерзшее озеро Ладога, по крайней мере частично, и он не капитулировал. Германская блокада города продолжалась до января 1944 года, за это время более 700 тысяч жителей Ленинграда умерли от голода, более 600 тысяч из них – в течение первого года. В «Сводках событий СССР» полиции безопасности от 18 февраля 1942 года сообщалось: «В течение января началась откровенно массовая гибель гражданского населения. <…> Уже в начале января называлось число в 2–3 тысячи ежедневных смертей от голода и холода. В конце января в Ленинграде прошел слух, что ежедневно умирает 15 тысяч человек и что за последние три месяца от голода умерло 200 тысяч человек. Даже эта цифра не слишком высока по отношению к общей численности населения»[68]
.