Однако фундаментальный вопрос о том, следует ли привлекать немецких женщин к работе в военной промышленности в гораздо большей степени, продолжал вызывать споры в нацистском руководстве. В то время как Геббельс, например, утверждал, что теперь нужно, как в сталинском Советском Союзе, «железной рукой добиться того, чтобы бездельничающее бабьё было, наконец, привлечено к важной военной работе», Гитлер резко отвергал подобные идеи, поскольку «наших длинноногих, стройных немецких женщин нельзя сравнивать с примитивными и здоровыми русскими „коротышками“». А Геринг даже заявлял, что женщины из низших классов привыкли работать, а остальные должны просто рожать детей: «Если породистую лошадь запрячь в плуг, она быстрее выработается, чем рабочая лошадь, следовательно, нельзя доводить дело до обязательной женской трудовой повинности»[8]
.Поскольку режим не пришел к четкому решению, число работающих женщин с 1941 по 1943 год увеличилось лишь примерно на 400 тысяч до 14,8 миллиона; среди них по-прежнему было около 1,3 миллиона горничных. Но все же режиму удалось перевести большее число женщин, уже работавших некоторое время в административном секторе и в потребительской промышленности, в военный сектор. Кроме того, власти теперь в большом количестве привлекали женщин и девушек на все виды работ. Родившихся в 1927 году в 1944 году обязали выполнять трудовую повинность; молодые женщины привлекались в качестве медсестер Красного Креста, в информационные службы, в службу оповещения о воздушных налетах и, наконец, даже в качестве помощниц в зенитные батареи. В конце войны насчитывалось около 500 тысяч женщин-помощниц вермахта.
Однако такие жесткие меры могли быть реализованы без потери политической лояльности населения только в том случае, если было ясно, что они затрагивают всех в равной степени, особенно «привилегированные круги». От обязательных работ уклонялись прежде всего женщины и девушки из буржуазных семей, сообщала Национал-социалистическая женская организация. «Это люди, которые живут по старому эгоистическому принципу: мы заработали это, теперь мы можем заняться и устройством своей жизни, через несколько лет мы сможем завести ребенка, а потом, возможно, еще одного… Кухонный шкаф связан для них со вторым ребенком, а трюмо или радиоприемник – с третьим. Таких людей трудно заставить поступать, руководствуясь бескорыстной идеей на благо общества»[9]
. Хотя привлечение к обязательным работам таких «женщин в брюках с индейской раскраской», как они назывались в отчетах СД[10], с экономической точки зрения было малоэффективно, курс на тотальную войну должен был иметь под собой идею социального равенства, чтобы быть политически осуществимым. Поэтому увеличение нагрузки на население в виде обязательной трудовой повинности, закрытий предприятий, «прочесываний» тылов для выявления всех пригодных к военной службе и увеличения рабочего дня компенсировалось пропагандой «немецкого военного социализма» и кампаниями против «привилегированных». «Психология войны играет решающую роль в сегодняшней народной войне, – говорил Геббельс. – Поэтому видимый образ нашей гражданской жизни не должен представлять собой разительный контраст с реальной войной»[11].В начале 1943 года Министерство вооружений и военного производства начало повсеместно закрывать предприятия, особенно в сфере производства товаров народного потребления. На практике это коснулось в основном небольших компаний, сотрудники которых затем направлялись на заводы в качестве рабочих-оружейников. Эффективные, современные крупные компании были лучше приспособлены для быстрого наращивания военного производства. Десятки тысяч мелких предприятий, напротив, были закрыты. Временно, как утверждалось, но на самом деле в большинстве своем навсегда.
Однако доступ к мелким предприятиям, частникам, занятым в торговле, коммерции и промышленности, оказался весьма проблематичным с политической точки зрения. Представители среднего класса, как докладывали нацистскому руководству, опасались, «что национал-социализм на практике все больше приближается к большевистским методам»; многие предрекали «гибель среднего класса в пользу государственно-капиталистической централизованной экономики, от которой выиграет лишь небольшой правящий класс». Подобные опасения не могли не тревожить нацистское руководство, ведь они исходили и от его собственных сторонников. По мере того как перспектива победы Германии становилась все более нереальной, среди населения все чаще возникали вопросы о том, «как сложится их жизнь, если они выйдут из этой войны, по словам фюрера, „выжившими“»[12]
.