Но не везде ликовали и писали стихи: такое настроение было распространено больше в городах, чем в сельской местности, громче среди буржуазии, чем среди рабочих и крестьян, сильнее среди молодежи, чем среди пожилых людей. В полицейских отчетах о настроениях населения говорилось, что в рабочих кварталах крупных промышленных городов ожидание войны вызывало скорее подавленность и скепсис. «Тяжелое горе постигло многие наши крестьянские семьи, очень часто многодетные, так как отцы должны идти на фронт, военные власти требуют сыновей, лошадей и телеги, а на дворе пора сбора урожая», – писала газета Münchener Neueste Nachrichten 4 августа 1914 года. Проявлениям патриотического энтузиазма по поводу войны противостояли крупные антивоенные демонстрации СДПГ по всей стране. В Берлине 28 июля почти сто тысяч человек приняли участие в запрещенном митинге за мир в Трептов-парке. Летом 1914 года пацифизм в Германии, как и во Франции, был мощной общественной силой. Однако его влияние значительно уменьшилось, когда началась мобилизация. Всеобщее одобрение встречала в особенности немецкая пропаганда, направленная против России.
Героическая истерия этих дней сочеталась, особенно в среде буржуазии, с надеждами на то, что перед лицом предстоящей борьбы за существование многообразные и противоречивые вызовы эпохи модерна исчезнут, шедшие десятилетиями споры о внутриполитическом устройстве страны утратят значение, а социальные, религиозные и политические противоречия прекратятся. Слова кайзера в его речи 1 августа: «Я больше не знаю никаких партий и конфессий; сегодня мы все – братья-немцы и только братья-немцы» – отражали эти надежды[9]
.