История Германии в ХХ веке. Том II

Именно в этом международном контексте можно более четко определить развитие протестного движения в ФРГ. По своей структуре и развитию оно было больше похоже на американскую модель, чем на восстания во Франции и Италии. В Западной Германии, как мы видели, социальные изменения 1950‑х и 1960‑х годов были особенно быстрыми и продолжительными. В результате возникла линия конфликта между силами, ориентированными на традиции и современность, старыми и молодыми, авторитарными и антиавторитарными, которая была заметна с начала 1960‑х годов, а затем усилилась. Однако при ближайшем рассмотрении эти границы оказываются проницаемыми и далеко не всегда четко различимыми. Однако в современном восприятии эти различия подчеркивались и преувеличивались, отчасти потому, что за ними скрывались старые конфликты, которые не нашли публичного выхода в постнационал-социалистическом обществе ФРГ.

Важную, катализирующую роль сыграла среда писателей и интеллектуалов, которые восприняли политическую, а тем более культурную, связь ФРГ с Западом как общепризнанную предпосылку и на этой основе сделали разницу между демократическим постулатом и западногерманской реальностью отправной точкой для критической дискуссии. Несмотря на некоторые точки соприкосновения, это происходило на явном расстоянии от традиционной левой критики вестернизации, рыночной экономики и парламентской демократии: стремление улучшить демократический капитализм, ориентированный на Запад, а не преодолеть его. В этом они совпали с теми группами в профсоюзах и среди социал-демократов, которые хотели выковать союз между рабочими и либеральной буржуазией, часто в подражание американской «консенсусной демократии». В движении против ядерного вооружения бундесвера весной 1958 года, затем в критике продолжающегося влияния нацистской элиты в Западной Германии, в неприятии политики Аденауэра в отношении Германии и, наконец, в протесте против действий государственных властей в деле журнала «Шпигель» осенью 1962 года эта среда и консолидировалась, и расширялась, однако не принимая характер политического лагеря. Важную роль играла группа либеральных журналистов в СМИ, число и значение которых неуклонно росло, прежде всего «Шпигель», «Штерн», «Цайт» и «Франкфуртер Рундшау», а также в некоторых редакционных отделах АРД. Выражаясь более резко, можно сказать, что с начала 1960‑х годов возросла не критика западногерманских условий, а освещение этой критики[16].

С кампанией против законов о чрезвычайном положении оппозиционное движение вышло на новый качественный уровень. Отправной точкой послужили права, вытекающие из оговорки, которые западные союзники закрепили за собой в «Общем договоре» (Договор об отношениях между Федеративной Республикой Германия и тремя державами, Боннский договор) 1952 года на случай внутреннего или внешнего чрезвычайного положения. В частности, они касались тайны переписки, почты и телекоммуникаций, взаимоотношений между исполнительной и законодательной властью в случаях напряженности, размещения вооруженных сил на территории страны и ограничений на свободу передвижения, смены работы и, наконец, права на забастовки и демонстрации. Эти права на оговорки настолько явно документировали неполный суверенитет ФРГ, что федеральное правительство при Аденауэре уже начало рассматривать возможность их демонтажа и замены немецким чрезвычайным правом. Только спустя десятилетия стало известно, что западногерманские и американские службы до и после принятия законов о чрезвычайном положении обходили тайны переписки, почты и телекоммуникаций в больших масштабах, не обращая внимания на правовую ситуацию, так что дебаты о чрезвычайном положении ex post предстают в несколько двусмысленном свете[17].