Экономические кризисы 1970‑х годов ознаменовали упадок Запада, который вышел за рамки экономического. Поражение американцев в Юго-Восточной Азии, подъем в основном марксистски ориентированных освободительных движений в Азии, Африке и Латинской Америке или протестные движения, критикующие индустриальное общество в странах Западной Европы и США, заставили громче зазвучать вопросы о кризисоустойчивости или даже выживаемости западной системы порядка. Правительства западных стран, предупреждал американский президент Форд в ноябре 1975 года, должны были позаботиться о том, чтобы «нынешняя экономическая ситуация не рассматривалась как кризис демократической или капиталистической системы»[66]
.Прежде всего, крах Бреттон-Вудской валютной системы дал понять, что европейские национальные экономики смогут пережить проблемы на финансовом рынке только при условии тесной координации. Как неоднократно отмечал, в частности, канцлер Шмидт, ни одна развитая страна не в состоянии повлиять на мощные силы мировой экономики только с помощью национальной экономической политики. Чтобы справиться с этими вызовами, правительства стран Запада должны были активизировать свои консультации и сотрудничество, как на глобальном уровне, так и в рамках Европы[67]
.Европейское сообщество, однако, явно потеряло темп в течение 1960‑х годов. Основной причиной этого стала позиция президента Франции де Голля, который проводил подчеркнуто национально ориентированную политику и до самого конца препятствовал присоединению Великобритании. Только после его смены европейский проект получил новый импульс, и его значение сейчас значительно возросло в связи с международным валютно-экономическим кризисом. Однако политика западногерманского правительства под руководством канцлера Вилли Брандта и его заместителя Вальтера Шееля в отношении Германии и Востока также способствовала ускорению политики европейской интеграции. Это вызвало беспокойство среди правительств западноевропейских государств, особенно Франции, поскольку они опасались того, что ФРГ станет независимой и оторвется от западного единства. В очередной раз стало ясно, что европейское объединение не в последнюю очередь служит для того, чтобы крепко привязать Западную Германию к Западу. Однако укрепление европейского сотрудничества было в особых интересах ФРГ, которая с ее сильной экспортной экономикой извлекала наибольшую выгоду из общего европейского рынка. Таким образом, как и во времена плана Маршалла, намеренное политическое сдерживание Германии сочеталось с ее непреднамеренным экономическим усилением.
В 1973 году в состав ЕЭС вошли Великобритания, Ирландия и Дания. Таким образом, блокада предыдущего десятилетия была прорвана, и расширение на север и запад прошло успешно. Европейское сообщество еще сильнее продемонстрировало свою растущую политическую значимость и привлекательность, когда в середине 1970‑х годов рухнули правые диктатуры, десятилетиями существовавшие в Португалии и Испании, а также военная диктатура, установленная в 1967 году в Греции. При энергичной помощи стран ЕЭС, а также Социалистического интернационала под руководством Вилли Брандта и премьер-министра Швеции Улофа Пальме в очень короткие сроки был взят курс на создание быстро укрепляющихся демократий в этих странах. С поддержкой демократических партий, находящихся в процессе становления, с финансовой помощью, привилегированными торговыми соглашениями и перспективой членства в ЕЭС можно было в течение нескольких лет политически стабилизировать три средиземноморские страны и интегрировать их в круг западных демократий. Европа ЕЭС, как стало очевидно, теперь обладала огромной привлекательностью для стран периферии.
В общественном мнении большинства стран ЕЭС «Европа» также продолжала иметь положительные коннотации, даже если отдельные решения Брюсселя почти не замечались или даже критически обсуждались. Если правительства сходились во мнении, то только в таком случае осуществлялись крупные шаги в направлении интеграции, и дело не доходило до общественных дебатов и голосований, которые могли тормозить процессы. В долгосрочной перспективе, однако, здесь образовался дефицит демократии и легитимности[68]
.