Итак, поскольку потребление и социальная политика были священны, а платежные обязательства перед западными странами должны были быть выполнены, чтобы сохранить кредитоспособность, инвестиции в экспортно ориентированные сектора должны были быть увеличены, чтобы любой ценой получить иностранную валюту. Однако это было возможно лишь в ограниченной степени, хотя бы потому, что на жилищное строительство и перевод на бурый уголь уходила значительная часть инвестиций. Чтобы догнать мировые стандарты в важнейшем промышленном секторе будущего – микроэлектронике, правительство государства запустило гигантскую программу развития, на которую только с 1977 по 1980 год было потрачено более двух миллиардов марок. Первоначально производились копии в основном защищенных эмбарго приборов и оборудования, незаконно приобретенных на Западе, чтобы на этой основе создать собственную микроэлектронную промышленность. При этом другие области, не в последнюю очередь обслуживание существующего оборудования и инфраструктуры, были оставлены без внимания. Что бы правительство ни выбрало – получался «Тришкин кафтан»: направляя средства на одну отрасль, приходилось пренебрегать другой. ГДР жила не по средствам, поэтому с экономической точки зрения требовалось значительное сокращение пособий, субсидий и других мер социальной поддержки населения. Однако с политической точки зрения это было слишком рискованно, особенно после опыта Праги и Гданьска.
ИНТЕГРАЦИЯ И ОППОЗИЦИЯ
Эти надвигающиеся экономические проблемы, однако, правительство ГДР последовательно и успешно вытесняло из сознания. Никогда еще его уверенность в себе не была столь велика, как в 1970‑х годах. Международное признание в качестве независимого государства, темпы экономического роста, повышение уровня жизни населения, признание в качестве одной из самых успешных спортивных наций в мире – к тридцатой годовщине своего основания ГДР подошла, исполненная силы и уверенности в будущем. Тот факт, что жизнь улучшалась, был заметен населению повсюду. Нехватка жилья не была устранена программой жилищного строительства полностью, но стала менее острой. К концу десятилетия почти в каждом домохозяйстве были холодильник, стиральная машина и телевизор; сбережения в 1980 году были на 90 процентов выше, чем десятью годами ранее, и почти половина населения ездила в ежегодные отпуска – в основном организованные Объединением свободных немецких профсоюзов[17]
. Молчаливое неприятие, которое режим при Ульбрихте встречал со стороны населения, перешло в дружелюбное безразличие, которое колебалось между конформизмом в общественной жизни и дистанцированием в личной. «По сравнению с временами Ульбрихта, – описывает это развитие событий Гюнтер де Бройн в своих мемуарах, – материальные условия жизни стали лучше, методы наблюдения совершеннее, но тише. Управляемые научились смирять себя в бережливости, а правители начали смиряться с доставшимся им народом. Они продолжали провозглашать незыблемую доктрину, поскольку их легитимность покоилась исключительно на ней, но в основном отказались от преследования своих смелых политических целей. Больше говорили о порядке и спокойствии, чем о наступлении и победе. Энтузиазма требовали только от тех, кто хотел продвинуться по службе; для остальных было достаточно подчинения. Самой эффективной агитационной лексикой стала лексика безопасности. Между верхами и низами существовало своего рода соглашение о бездействии. Тех, кто признавал существующее распределение власти и подчинялся его правилам, в основном оставляли в покое»[18].