История Германии в ХХ веке. Том II

В качестве антонима «американизму» стали использовать понятие «Запад» (Abendland). В первые послевоенные годы в Германии уже часто ссылались на «возвращение к западному культурному сообществу» как на спасительный вывод из бездуховности нацистской эпохи в сочетании с возвращением к религиозному – настоящее движение рехристианизации, в котором проявилась огромная потребность в надвременных ориентациях и ценностях[78]. В то же время, однако, концепция окцидента также означала одну из основных идеологий холодной войны. После войны, например, историк Герман Аубин, страстный приверженец нацистского государства до 1945 года, в своих работах подчеркивал роль, которую Германия играла в течение тысячи лет как «щит, охраняющий Запад» от славянского натиска с Востока. Однако поражение Германии во Второй мировой войне привело к тому, что эту роль она больше не выполняет, писал Аубин, и потому опасность того, что Европа будет подавлена Востоком, велика как никогда, поэтому необходима обновленная ориентация на идею Запада, ибо это понятие «содержит в себе и память о тех составных частях многовековой общности, которые сегодня кажутся отчужденными от него в результате советизации за железным занавесом». В то же время это понятие заставляет вспомнить, как «тесно эта общность тем, что ныне объединяется для формирования новой Европы, в силу исторического развития связана [с] Германией»[79]. В этом представлении были связаны воедино три идеи: война Германии против Советского Союза как часть вечной борьбы Запада против вечной русскости; немцы как основной народ западной мысли; ориентация на Европу как бастион защиты от большевизма. Картина истории, которую представил Аубин и которая получила широкое распространение, позволяла игнорировать массовые преступления нацистов, равно как и войну и германскую оккупацию на Западе, которые трактовались как конфликт, второстепенный по сравнению с борьбой против русских и вообще как бы внутризападный.

Однако эти упорные попытки оправдывать то, что произошло во время нацистской диктатуры, покоились на шатких основаниях и годились лишь как временная интеллектуальная конструкция. Ведь, в отличие от периода после 1918 года, эти попытки радикальных националистов закрепить за собой некие позиции в истории идей не удалось соединить с нарративом о предательстве, обмане и несправедливом обращении, что придало бы им правдоподобность и эмоциональную силу на несколько поколений.

Более глубоким, чем такие апологетические интерпретации нацизма, было возрождающееся отторжение культурной модерности (но не технического прогресса). Среди ведущих консервативных мыслителей послевоенных лет понятие «техника» обозначало не станки, автомобили или самолеты, а рационализацию жизненного мира, зарождающийся «аппарат», «вторичную систему». Используя то одну метафору, то другую, мыслители этого направления снова и снова сетовали на подчинение великой личности массам, диктату бюрократии, рационализации и цивилизации: благодаря урбанизации, нивелированию социальных различий, постоянному росту населения личность одомашнивается, «словно тигр или орел в клетке», как выразился Ганс Фрайер в 1955 году. Необходимо, считал он, восстать против «фабрики», против цивилизации, против «этих квартир стандартных размеров и этих поездок по стандартным маршрутам, консервированной еды, консервированной музыки и женской униформы из перлоновых чулок». «На отчуждение такой степени можно ответить только возвращением к наследию, из глубинных слоев которого хлынут широким потоком силы, которые наполнят нынешнее засушенное человечество. Каждая толика исконности, связи с родной землей, которую удастся сохранить, пусть даже как инородное тело, между бетонными блоками вторичной системы, каждый закон и право, передающиеся по наследству, являют собой целительный противовес прогрессу и островок человечности, который надо защищать от затопления»[80].

«Защита от затопления», «строительство плотин» от модерной цивилизации – метафоры, часто использовавшиеся в то время; они отражали пугающие тенденции, с которыми сталкивались консервативные представители общественной мысли 1950‑х годов. После победы Запада, который как раз и определялся тем самым «аппаратом» отчуждения буржуазного индивида, эти мыслители видели угрозу окончательной победы культурного модерна. Противостоять ему можно было, по их убеждению, только держась традиции, родной земли, формы и порядка.