О возникновении национализма одновременно с переходом к буржуазному периоду писал и Г. Кон: «Национализм невообразим без предшествующей ему идеи народного суверенитета, без полного пересмотра позиций правящего и управляемого, классов и каст. Для появления национализма необходимо было новое, секуляризированное восприятие общества и природы, их разделение посредством новой науки естествознания и нового всеобщего закона, согласно Гроцию и Локку. Возникновение третьего сословия с неизбежностью вело к слому традиционализма в экономической жизни, это сословие способствовало тому, что жизнь, язык и искусство народа постепенно замещали цивилизацию правящих слоев, то есть знати. Этот новый класс оказался гораздо меньше связан традицией, чем знать или духовное сословие, он представлял новую силу, готовую порвать с традицией на идеологическом уровне еще решительнее, чем в реальности. С момента своего появления третье сословие претендовало на то, чтобы представлять не только новый класс и его интересы, но и весь народ. В странах типа Великобритании, Франции и Соединенных Штатов, где третье сословие набрало силу уже в XVIII в., национализм проявил себя в основном в политических
и экономических изменениях (хотя этим не ограничился). Там же, где третье сословие было слабым и к началу XIX в. находилось в зачаточном состоянии, как, например, в Германии, Италии и у славянских народов, национализм выразился преимущественно в культуре. Поначалу этот культурный национализм концентрировался не столько на идее национального государства, сколько на культивировании народного духа (Volksgeist) и его проявлений в литературе и фольклоре, в родном языке и в истории. Укрепление третьего сословия, наряду с политическим и культурным пробуждением масс, в течение XIX в. привело к тому, что этот культурный национализм постепенно перерос в стремление к формированию национального государства»[110]
.В связи со всем сказанным возникает вопрос: национализм развивается снизу, по инициативе населения, или сверху, по инициативе государства? Конечно, в истории не бывает чистого «пути сверху» или чистого «пути снизу», но между ними нет и паритета, тот или иной путь преобладает. Преимущество того или иного пути зависит от конкретного народа и конкретной исторической ситуации. Очевидно, что для длительно и стабильно существующих государств, восходящих к средневековым королевствам, роль государства значительна. Монарх, территория, официальная религия, войны, которые ведет государство, с их патриотизмом и идеей смерти за отечество, бюрократические процедуры, привитие чувства гражданина через несение обязанностей в пользу государства – все это является национальной политикой и формирует национализм. И все это может исходить от государства с разной степенью интенсивности.
Для молодых национальных государств, кроме того, характерны ксенофобия и дискриминационная политика по отношению к национальным меньшинствам, интенсивная образовательная и языковая политика, политика исторической памяти, активное создание образа внешнего врага. Для всего этого национальным государством востребован и активно используется национализм как инструмент.
Как отметил Г. Кон, любовь к родине, признаваемая сутью патриотизма, является не «естественным феноменом, но искусственным продуктом исторического и интеллектуального развития. Родина, которую человек любит “естественно”, – это его родная деревня, долина или город, маленькая территория, знакомая ему до мельчайших деталей, связанная с личными воспоминаниями, место, в котором он прожил всю свою жизнь… национализм (а космополитизм даже в большей степени) – это весьма комплексное и изначально абстрактное чувство. Оно приобретает эмоциональную теплоту настоящего чувства только в ходе исторического развития, когда посредством унификации образования, возникновения экономической взаимозависимости и соответствующих политических и социальных институтов происходит интеграция масс и их идентификация с организмом, который слишком огромен для индивидуального опыта. Национализм, то есть наша идентификация с жизненными устремлениями бесчисленных миллионов людей, которых мы никогда не узнаем лично, с территорией, с которой мы никогда полностью не ознакомимся, качественно отличается от любви к семье и дому. Он сродни любви к человечеству или земному шару. И то и другое принадлежит к особому типу любви, который Ницше (“Так говорил Заратустра”) назвал