История и теория наций и национализма

А как обеспечить такую связь? Как ни парадоксально, она возникает именно из нарастающей социальной дифференциации. Жизнь человека аграрного общества в целом стабильна в статусе его занятий: родившийся крестьянином с детства помогает родителям в их трудах, потом становится крестьянином – главой семейства, крестьянином и умирает. В индустриальном обществе человек на протяжении жизни примеряет на себя разные социальные роли. Он учится, чтобы обрести профессию, т. е. является подмастерьем, студентом, курсантом и т. д. Начав работать, он меняет должности, род занятий, при успешном продвижении по службе может вообще перейти из одного социального слоя в другой (из рабочего стать управляющим). Но что же тогда может связывать разных людей, носителей совершенно различных социальных ролей друг с другом? Таким объединяющим началом в индустриальном обществе оказывается чувство принадлежности к одной нации – одинаковое и для студента, и для рабочего, и для директора завода.

Нация приобретает теперь первостепенную значимость – как из-за разрушения более мелких социальных группировок, так и благодаря существенно возросшему значению общей письменной культуры. Государство неизбежно вынуждено брать на себя управление и поддерживать громадную социальную инфраструктуру, причем затрачиваемые на это средства составляют почти половину всего дохода общества. Система образования становится весьма существенной его частью, а поддержанию культурно-языковой среды отводится центральная роль в образовании. Гражданам остается только существовать в соответствии с идеями и действовать внутри этой среды, которая совпадает с территорией государства, его образовательными и культурными учреждениями и нуждается в защите, поддержке и заботе. Представители совершенно разных социальных слоев, от дворника до придворного камердинера, от рыночной торговки до университетского профессора, теперь оказываются объединены в некую общность, во имя которой их можно мобилизовать на труд, на войну, даже на бунт (буржуазные революции делались «во имя нации»). Возникают понятия национального дохода, национальных интересов, национальных границ и т. д.

По Э.Геллнеру, «век перехода к индустриализму неизбежно становится веком национализма, то есть периодом бурного переустройства, когда либо политические границы, либо культурные, либо и те, и другие вместе должны меняться, чтобы удовлетворять новому националистическому требованию, которое впервые заявляет о себе. Поскольку правительства неохотно расстаются со своей территорией (а каждое изменение политических границ кому-то наносит ущерб), поскольку смена культуры чаще всего воспринимается очень болезненно и поскольку, кроме того, существуют враждебные культуры, борющиеся за души людей, так же как существуют враждебные центры политической власти, стремящиеся подкупать людей и завоевывать новые территории, то из нашей теории следует, что этот переходный период должен быть острым и конфликтным. Реальные исторические факты полностью подтверждают это предположение»[108].

Э.Геллнер делает такое сравнение: «Как заметила героиня романа “Нет орхидей для мисс Блэндиш”, каждая девушка должна иметь мужа, и предпочтительно своего собственного. Каждая высокая культура теперь хочет иметь государство, и предпочтительно свое собственное. Не все дикие культуры могут перерасти в высокие культуры, и те из них, которые не имеют серьезных оснований на это надеяться, обычно устраняются без всякой борьбы; они не порождают национализма. Те же, которые считают, что у них есть шансы на успех, или (если избегать антропоморфических оборотов) носители которых верят в их большие возможности, вступают друг с другом в борьбу за нужные им народы и необходимое жизненное пространство. Это один из видов националистического или этнического конфликта. Там, где существующие политические границы не совпадают с границами старых или формирующихся культур с политическими устремлениями, возникает конфликт другого типа, в высшей степени характерный для века национализма»[109].