История и восхваление венценосцев

Пусть теперь слово поведает нам дело тягостное и достойное сожаления. У агарян мудростью и знанием считается волхвование и чародейство, изученное ими от Юнитана, которого Нимрод видел на берегу моря при Кире и Дарие[269]. Они и и дальнейшем остаются колдунами, отравителями и богопротивниками. И вот бывший атабаг Бубкар, удалившись в Нахчевань и обещав кому то много золота, внушает ему умертвить брата своего Амир-Мирмана[270]. Последнему подложили смертоносный яд и он занемог. Послали вестника (в его владения), оттуда, объятые великим страхом и ужасом, с отточенными, как у аспида, зубами, с трудом добрались до Капских гор, в окрестностях Ганджи, и удостоверились, что он умер. В Ганджу явился и Бубкар; с ними сразились воины Амир-Мирмана, но они частью были истреблены, частью обращены в бегство. Бубкар, заставив гандзийцсв присягнуть себе, укрепился в Гандже; впрочем, боясь долго оставаться там, он скоро покинул город. Давид еще не знал о смерти Амир-Мирмана, он, не взирая на малочисленность своего войска, отправился и дошел до Шамхора. Тут его встретили вельможи Амир-Мирмана, которые, посыпав голову пеплом, с плачем доложили ему: “его уже нет, крепости забраны, нет на земле возможности противостать Бубкару”.

Тогда вернулся царь с вельможами и явился пред царицей Тамарой. Подобно Александру [Македонскому], почтившему Пора [Индийского] сидением и гробнице его[271], она, превосходящая светлостью первозданный тот свет, облеклась в черное и оплакала его обильными слезами. Вельмож, царедворцев и рабов Амир-Мирмана окружали большим почетом и любовью.

Мужественный Иван Мхаргрдзели был непобедим на войне и в походах; он с незначительными силами выступил в Гелакуни и засел в засаду, как лев, высматривающий когти врага, и как щенок льва, или как сыновья Израиля против сыновей Вениамина (Суд. гл. XX). Он не взял с собою ни одного проворного витязя. Сидя в засаде, Иван увидел вдали войска, в десять раз больше своих собственных; они шли из Ганджи и направлялись в Сурман, в страну двинскую, у прохода Масиса[272] и Шуры. То были: сам Бальшан, воспитанный Элдигузом атабагом, льву подобный витязь, владелец Двина и Армении, брат Сурманели с сурманскими войсками, Али-Шур Шам великий, муж победоносный, владевший знаменами. Так как Иван обладал неустрашимым сердцем, он, не обратив внимания на малочисленность своего войска и превосходство врага, выскочил сразу; он рассеял и разогнал их, как сокол журавлей и как лев стада онагров. Он истребил, уничтожил их и обрушил на их головы гнев божий, захватил в плен Бальшана, рыцарей и знамена его и четырех, оставшихся в живых, войнов. Самодержцы, разумеется, очень обрадовались и вознесли богу должную благодарность.

XXXVII

Царь с войсками имерскими и амерскими направился в страну Ганджийскую, Тамара же доехала до Двина[273]; пред нею явился для службы Шарванша. Отправив войска, она вернулась назад и расположилась в Агаре со славой и величием. Войска подступили к воротам Ганджи. Истребляя и уничтожая [врагов], как диких овец, они оставались у городских ворот 25 дней. Министр двора Иван, отправив во внутрь страны много венных и добычи, доставил царице Тамаре знатных лиц из Хачена; победители Арана, наложив подати на Ганджу и другие города, победоносно вернулись в свое царство и привели с собою Шарваншу. Его почтили обильными дарами, одели нарядно и с честью отправили домой. [Самодержцы] отправились в Залихскую Имерию; прибыв туда, они, в заботах о припонтийских землях, вооружились хорошо, ибо страна Артанская и Дзагинского ущелья, равно и Палакацио[274], были в руках турок. Тамара, будучи мудрой и разумной, не забывала наставлений Кекаоса Кавусу[275]. Опустошая все на пути, войска прошли до Басиани[276] и Курабеби и расположились лагерем в месте, называемом “Сисхлис-муцели” (Чрево крови). Местопребывание их и теперь выглядело на подобие “Сисхлис муцели”, как это говорилось и на самом деле было в древности.

XXXVIII

В таких победах и успехах проявлялась помощь божья царю царей [Тамаре], которая не оставалась неблагодарной к своему помощнику. Великая по природе и знаменитая среди скиптроносцев, она взялась за великие дела. Собираясь говорить о них, я, неразумный и непонятливый, не способен подыскать соответствующие этим делам слова. Но, ввиду того, что, благодаря молчанию, великие и добрые дела предаются забвению, я не нашел себя в праве молчать и взялся описывать то, что выше не только моих сил, но, думаю, и древних мастеров слова.