История и восхваление венценосцев

Уста неложные говорят: “ищите прежде всего царства божья и правды его, и это все приложится” (Мф. VI, 33). Помня эти слова и по должному их понимая, Тамара подняла очи свои ко всевышнему и возвела в высь мудрый ум свой, хорошо познающий и во всем сообразующийся с превысшим тем и все призирающим существом. Она упражняла глаза свои, правильно созерцающие, дабы сделать их способными видеть только его одного. Ее не могли соблазнить ни утехи мира сего, ни царский венец и скипетр, ни обилие дорогих камней, ни многочисленность войска и храбрость его, о чем сказано будет ясно ниже. Ее не могло завлечь и склонить богатство, как в древности многих царей, более же всего отца сей блаженной — премудрого Соломона; она оказалась мудрее Соломона, возлюбила бога и стала чуждаться всех соблазнов мира. Внимая неложному голосу, до того полюбила бога, что, на удивление всех, проводила всю ночь в стоянии на ногах, бодрствовании, молитве, поклонах и слезных мольбах к господу, равно как в рукоделии, чтобы помогать нищим. Упомянем один лишь случай.

Утомленная от молитв и рукоделия, она по закону естества, немного вздремнула. Во сне видит красивое и благолепное место, обилующее цветами, зеленью и растениями и желанное для созерцания; невозможно было описать красоту и добротность его. В этом месте стояли престолы, отделанные золотом и серебром, а также многоразлично украшенные седалища для отдельных лиц, сообразно с достоинством содеянных им дел. С верхней стороны стоял престол, почтеннейший из всех престолов, украшенный золотом, драгоценными камнями и жемчугами. В это райское место ввели Тамару, во истину достойную пребывания в нем. Увидев этот престол, она подумала: “Я державный царь, по-видимому этот высокий и почтенный престол предназначен мне”, и немедленно направилась к нему, чтобы сесть. Но выступил некий светоносный муж, взял ее за руку и сказал; “не твое это седалище, не тебе принадлежит оно!” Царица ответила: “Кто же достойнее меня, чтобы занять это почетное седалище?” Тот ответил: “Это седалище принадлежит твоей домработнице, так как 12 священников, когда они предстоят страшному и трепетному престолу божью и приносят бескровную и святейшую жертву, одеты в облачения, сотканные ее рукой; она выше тебя. Правда, ты царица, и твое место тоже здесь, но с тебя достаточно и этой славы”, при этом указал ей на менее достойное седалище. Когда Тамара проснулась, велела позвать ту домработницу, которая созналась, что она соткала в подарок священникам 12 полных, из стихаря и фелони, облачений. С тех пор Тамара начала прясть доставленную купцами из Александрии шерсть и шить облачение для 12 священнослужителей. Передают и словами возвещают, что она оценивала ежедневную свою пишу и стоимость ее раздавала нищим, не из государственных доходов, а из того, что она выручала от продажи изготовленных ею рукодельных вещей. При ней чин церковной службы выполнялся без всякого ущерба, сполна, по предписанию Типикона и по Уставу палестинских монастырей[277]. И то говорят, что пребывавшие во дворце не могли пропустить ни одной службы: ни литургии, ни вечерни, ни утрени, ни часов[278]. А что сказать о суде ее? В ее время не было насилуемого, ни хищника, ни разбойника, ни вора. Она обычно говорила: “Я отец сирот и судья вдовых!” А сколь она была милостива? Достаточно вспомнить Дадиани Вардана, Гузана, которого ослепили только, Боцо, сына Боцо, и единомышленных с ними вельмож и дворян, которые остаются помилованными. Предстоит поведать еще о более важных делах. Сказано. “Кто даст мне крылья голубя?” (Пс. 54, 7): кто из историков поможет мне поведать о том, какое совершил бог пред Тамарой чудо, поразительное и не только грузин, но и всех православных чрезмерной радостью возбуждающее?

XXXIX

Перед царицею по делам службы явились два брата, сыновья [бывшего] военного министра Саргиса, которые в это время были очень ею возвеличены: военный министр Захария и министр двора Иван. Там же были и все влиятельные лица: сподвижник ангелов, боговдохновенный католикос Иоанн, несколько епископов и другие знатные лица. Когда католикос Иоанн вознес бескровную жертву и совершил литургию, все достойные приступили вкушать просфору. Военный министр Захария тоже захотел получить просфору, но священники не дали, так как он по вере был армянин. Смущенный; Захария дерзнул стащить просфору и съесть. Католикос, воспламенившись, как огонь, сильно обличил его за это и сказал: “ни один из православных не позволит себе во время священнослужения добровольно дать вам, армянам, просфору, похитить же ее — неужели найдется [способная на это] собака?”.