История Индии

Почти наверняка эдикты сперва ходили в виде записей на пальмовых листьях и только потом были выбиты в камне. В III веке до н. э. читать умел далеко не каждый, поэтому эдикты громко зачитывали перед народом. В Шахбазгархи, возле Пешавара, у самого края пустыни и в Мансехре, в гималайских предгорьях, к северу от Таксилы, они были написаны кхароштхи — местным алфавитом, который развился из арамейского письма во времена Ахеменидов. Даже на западе, за Хайберским перевалом, и в Кандагаре, в песках южного Афганистана, найдены эдикты в сокращенном виде, написанные по-арамейски с переводом на греческий язык. Если бы их нашли пораньше, они, словно Розеттский камень, послужили бы прекрасным материалом для Принсепа. Хотя многие записи, найденные в глубине Декана, не удавалось прочитать из-за незнания тамильского языка, сопоставление повсеместно находимых надписей на местных языках, сделанных местным письмом, подтвердило, что Ашока издавал эдикты не только для подданных, но и для населения стран далеко за границами своих владений и на многие поколения вперед. Даже сейчас, спустя тысячелетия, справедливость этих указов приводит в трепет

Но если тон указов завораживает, об их содержании сказать этого нельзя. Зачем понадобилось вкладывать столько любви, труда и власти на издание гуманитарных предписаний? Отвергая политическую подоплеку, многие историки считают Ашоку скорее религиозным реформатором, наподобие Христа или Будды, чем создателем империи. В религиозном отношении, как показывает целый ряд малых надписей, он был близок буддистской общине. Буддисты, культивируя легенды, которые возникли вокруг имени Ашоки, часто приравнивают Дхарму собственно к буддизму. Связь между этими представлениями видна в принципах ненасилия, сохранении жизни во всех ее формах и стремлении к истинному взгляду на вещи. Третий буддистский собор в Паталипутре предложил принять покровительство Ашоки. Сын царя, Махинда, стал посланцем Дхармы, скорее миссионером, нежели эмиссаром. А Ашока, вместо того чтобы перемежать поездки по своим владениям с традиционной царской забавой — охотой, вместо деловых разъездов путешествовал только по святым местам. В память об одном из таких путешествий на родину Будды и к месту его паринирваны он приказал поставить несколько колонн, которые тут же и воздвигли и отметили на них, что произошло это на двенадцатый год правления, то есть в 248 году до н. э.

Однако с трудом верится в предание, согласно которому Ашока совершенно превратился в буддиста-монаха. В надписях ни разу не упоминается имя Будды, нет указаний на «Благородный Восьмеричный путь» или другие атрибуты буддизма. Даже если «обращение» состоялось, буддистские и джайнские кодексы, похоже, не занимали в сознании царя исключительного положения. В Индии до прихода ислама религия не обязательно была убеждением, учение — догмой, а вера — истиной. Большинство верило в неумолимый круг перерождений и в то, что существуют различные способы из него выйти. Этому могло помочь обращение к какому-то отдельному божеству но чаще всего требовалось отринуть страдания и недуги. Даже ортодоксальные брахманы не ограничивали себя в вере, что увеличивало выгоды и власть их касты. За паству и за право покровительствовать среди брахманов и особенно среди ортодоксальных сект велась жестокая конкуренция. Разгорались такие споры, что иногда в них приходилось вмешиваться самому Ашоке, по крайней мере один такой случай известен. Но спор на предмет выбора того или иного учения смысла не имел.

В отличие от Мегасфена, который выделял среди населения Индии «мудрецов», различая их не по сектам, а только разделяя на брахманов и шраманов, Ашока говорит о шраманах и брахманах, а в другом месте о шраманах и домохозяевах. «Шраманы» — значит «отшельники». Это понятие включает всех, кто вел странствующий или монашеский образ жизни, принадлежали ли они к ортодоксальным сектам, следовали заимствованным культам или почитали местных богов. Иными словами, принципиальная разница возникала не между разными культами, но между разным образом жизни. Человека принимали не по вере, но по взаимоотношениям с остальным обществом. Ценилось не учение, но поведение.

Так было и с Ашокой. Он не подводил идеологическую базу под понятие Дхармы, не пытался его улучшить. Это было не верование, не идеология, просто норма поведения. Но поскольку именно поведение и являлось определяющим в этом обществе, попытка Ашоки поменять его выглядит революционно. Для того чтобы устроить пропаганду Дхармы, Ашоке требовалась серьезная причина. Вероятно, он хотел объединить и унифицировать общество.