История искусства для развития навыков будущего. Девять уроков от Рафаэля, Пикассо, Врубеля и других великих художников

В 1991 году начались переговоры между Страной Басков и Фондом Соломона Гуггенхайма, в результате которых Бильбао взял на себя финансирование музея, а фонд – управление им. 18 октября 1997 года король Хуан Карлос I де Бурбон[187] торжественно открыл музей, которому суждено было стать не только символом обновления Бильбао, но и связующим звеном между прошлым и настоящим города.

Лауреат Притцкеровской премии[188] 1989 года постмодернист Фрэнк Гери создал здание музея, одновременно являющееся произведением архитектуры и скульптуры. Это не только функциональное строение, но и один из основных экспонатов коллекции. Использовав 25 000 тонн бетона и 35 000 титановых пластин, Гери возвёл на месте бывшего промышленного центра конструкцию из титановых лент, которая отсылает к металлургическому прошлому Бильбао и повторяет плавные изгибы реки. Сразу после открытия музея журналист The New Yorker Кальвин Томкинс писал о здании: «С противоположного берега реки Нервьон оно выглядит как пригрезившийся фантастический корабль, который на всех парусах несётся вверх по течению, к центру мрачного Бильбао XIX века»[189]. Гери, разумеется, позаботился не только о том, чтобы вписать музей в городской ландшафт и сохранить связь с историей, но и о его функциональности. Титановые пластины он разместил так, чтобы они отражали солнечный свет, снижали тепловую нагрузку на здание и защищали экспонаты от воздействия солнечных лучей.

За первые три года работы музея Гуггенхайма город полностью покрыл расходы на его строительство за счёт налогов, полученных благодаря развитию туризма. За первые 20 лет музей посетило более 20 млн человек (при населении города около 350 000). Довольно быстро в обиход вошёл термин «Эффект Бильбао»: так обозначили экономические преобразования, произошедшие благодаря открытию музея мирового класса. Однако ни работа культового архитектора, ни уникальное художественное собрание не оказали бы такого чудодейственного воздействия, если бы не сопровождались системными изменениями во всех сферах жизни города. Это подчёркивает и директор музея Хуан Игнасио Видарте: «Для того чтобы культурный проект способствовал трансформации целого города, он должен обладать рядом составляющих, а именно быть частью более крупного плана, он не может быть изолированным. Чтобы проект успешно реализовывался, необходим баланс между амбициями и ресурсами»[190].

Выставки и балеты Сергея Дягилева

Сергей Дягилев, один из основных подвижников искусства в XX веке и главный популяризатор русской культуры в Европе, Англии и Америке, проявлял склонность к системному мышлению с юности. Его не интересовали маленькие, локальные задачи. За что бы он ни брался, он всегда смотрел в будущее, строил масштабные далекоидущие планы, создавал сложную систему, главным элементом которой был он сам.

За 22 года существования его «Русских балетов» Дягилев до неузнаваемости изменил мир искусства. Он сформулировал законы, по которым до сих пор развивается балет, ввёл в мире моду на Россию, помог прославиться выдающимся композиторам и художникам. «Дягилев сделал больше для распространения моей славы в международном масштабе, чем парижские экспозиции Розенберга»[191], – говорил Пабло Пикассо. Как пишет голландский историк Шенг Схейен, «если это верно по отношению к Пикассо, то справедливым будет предположить, что эти слова можно отнести и ко всему авангарду в целом»[192].

Сергей Дягилев рос в творческой атмосфере, с детства выступал в домашнем театре, но только в 18 лет, будучи в гранд-туре в Вене, он впервые посетил оперу и балет. Именно с этих двух искусств начнутся его «Русские сезоны», хотя балет вскоре станет основным. Спустя три года Дягилев сформулировал кредо, которому следовал всю жизнь. В день, когда ему исполнился 21 год, 19 марта 1893 года, он написал кумиру своей юности Льву Толстому: «Мечтания и цель моей жизни – это творчество в области искусства»[193].