История искусства после модернизма

И все же прежнее разделение мира было дорого для обеих сторон каната, поскольку каждая из них соизмеряла собственную реальность с воображаемым противником и в этой конкуренции испытывала себя. В трактате, посвященном символическому обмену, Жан Бодрийяр делает замечательный вывод о том, что «народы третьего мира (арабы, негры, индейцы) играют роль воображаемого западной цивилизации»[197], и наоборот. Культурная тюрьма, в которой укрылся Запад, отражена и в выставочных практиках: репрезентация других культур в них подчинена западной концепции искусства. Мы аплодируем, когда результат удовлетворителен, и прощаем, когда он неудовлетворителен. Мы считаем искусство транскультурной материей, которая позволяет подгонять все культуры под один заголовок. Будучи приученными к самобичеванию и самокритичным дискуссиям, для которых у нас всегда есть наготове дежурные фразы, мы все-таки иногда притворяемся, что знаем меньше, чем на самом деле. И освободиться от этой годами осуществляемой практики нет никакой возможности – хотя бы потому, что так выявляются реакции идиосинкразии нашей собственной культуры.

Иногда мы надеемся найти выход, отдавая должное современным художникам из других культур и их иному положению в истории. Но и в таком случае инициатива принадлежит нам, и это наше мнение является псевдоблагожелательным. Независимо от того, практикуем ли мы универсализм или геттоизацию, у нас не получится выйти за пределы западного взгляда там, где незападное искусство выставляется на Западе. Поэтому нужно задаться вопросом: а может ли искусство других культур (встречаемое ли как экзотика или, наоборот, как часть современной арт-сцены) быть осмысленно представлено в наших институциях, ведь это все равно что переводить их на язык нашей культуры. И попытками игнорировать законы арт-рынка проблему не решить. Художников из других культур мы жалуем, только когда они уже живут и добились успеха на Западе.

АРТ-СЦЕНА КАК ПРОДУКТ СЕКУЛЯРИЗАЦИИ

А что насчет широко обсуждаемой темы «деконтекстуализации»? Неужели мы лишаем незападных художников их собственного контекста, выставляя в своем? Ведь не предложишь же им приехать с собственным, чтобы выставить его в импровизированном западном анклаве. При этом мы не знаем наверняка, существует ли этот «собственный» контекст дома. Велика вероятность, что они уже работают на арт-рынке, воспроизводящем западный, на котором они многое потеряли и едва ли что-то приобрели. Они конкурируют и все еще рассчитывают на арт-рынок, важность, бескризисность и легитимность которого уже давно поставлена под вопрос.

Сделаем еще один шаг вперед и признаем тот факт, что другие культуры сейчас находятся в той точке, в которой мы были более двухсот лет назад. Когда-то арт-сцена стала пристанищем для любого искусства, утратившего свой изначальный контекст. Она предложила ему новую почву для поддержания его жизненной функции. Церкви и замки были превращены в музеи. Толика исторической осведомленности моментально релятивизирует актуальную антитезу, разделяющую Запад и остальной мир. Арт-сцена, сегодня имеющая место в самых разных культурах, в то время была всего лишь результатом секуляризации. Предметы, попав в музеи, оказались отчуждены от своего изначального контекста – и, наоборот, об исчезнувшей культуре можно вспомнить только в музее предметов или во время чтения описательной литературы, если только она не увековечена в так называемой художественной рекреации, символизирующей своеобразный эпилог в культуре. И это прекрасно характеризует современную эпоху, в такой же степени занятую памятью о своем прошлом, в какой она стремится освободиться от этой задачи. Так в ней развилось представление о дистанции – дистанции от собственной культуры, религии и своих мифов.

Но на Западе мы имеем дело с процессом, на который ушли столетия. Западная модерность, благодаря колониальной политике охватившая различные точки мира, едва ли располагает готовыми ответами для других культур. Если озадачиться этим вопросом всерьез, напрашивается утопический вывод, что им предстоит произвести свою модерность и создать культуру, совместимую с секуляризацией, но не с западным образцом. Лишь в этом случае возможно рождение нового контекста для собственной культурной традиции и обретение индивидуального пути к модерности. Но для этого, как правило, не хватает экономических и социальных структур (а иногда и собственного культурного наследия, давно аннексированного Западом). До поры до времени тень Запада неизбежно довлеет над ними. Ввиду того, что готового решения для этой части мира не существует, Запад, насколько бы это ни казалось парадоксальным, несет ответственность за события, которые не должен и не может контролировать. И модернизация, пусть даже и с благодарностью принимаемая Другими, по-прежнему равносильна колониализму под видом культурного развития.

МОДЕРНИЗМ И ПРИМИТИВИЗМ