Читаем История искусства после модернизма полностью

Frame (кадр, рама) фильма и книжная страница отсылают друг к другу всякий раз, когда актеры (их живые тела) собираются со всех сторон, образуя раму, как фигурные орнаменты на титульных листах книг. При этом из их симметричного танца получается новый, кинематографический орнамент. В следующий момент они начинают движение между книгой и сценой, ведь за книжной страницей находится статичная сцена, библиотека. Камера в основном монотонно движется туда и обратно между книгой и сценой. Фильм не только подражает тексту и театру, но представляет собой постановку, созданную кинематографическими и цифровыми средствами. И сколько бы реальности он ни улавливал, он является и остается лишь спектаклем, а следовательно, не чем иным, как очередным видом фикции. Между тем как обычно фильмы создаются на основе сценария, о существовании которого зритель забывает, фильм Гринуэя повествует о тексте, понимаемом как видимый сценарий. Под конец, когда согласие достигнуто, книги отслужили свое, все персонажи начинают говорить. Книги сжигают и топят, а затем крупным планом перед театральным занавесом появляется Просперо и произносит шекспировский эпилог.

В своем комментарии Гринуэй постоянно, с маниакальным упорством, поднимает тему рамы. Она не только ограничивает картину, но и сдерживает наш взгляд, и поэтому режиссер стремился освободить нас, избавившись от нее. Но в результате в своих выставках он достиг другого эффекта – включил в свою раму зрителя. В моем тексте идея истории искусства служит исторической рамой, в которую включены все рамочные, то есть ограниченные смыслы. Между рамой и картиной устанавливаются новые взаимоотношения: картина нуждается в подходящей раме, как та нуждается в картине. Но Гринуэй описал остров Просперо как мир, «полный отступающих зеркал и зеркальных образов. Все образы, рождаемые текстом, становятся головокружительно реальными как вещи, факты и события», когда ищут себе раму. Мы не можем избавиться от понимания, что «все состоит из иллюзии, которая непрерывно вписывается в прямоугольник, раму картины, кадр фильма».

На выставке «Подстерегающая вода» в Венеции, где показывали «Януса», Гринуэй в качестве воображаемого собеседника предложил не Шекспира, а испанского художника Мариано Фортуни, бывшего владельца дворца и бессистемной художественной коллекции, которую Гринуэй блистательно реактивировал кинематографическими средствами. Фортуни был человеком театра, он создавал костюмы и ставил освещение, и, как и Гринуэй, писал картины и творил культуру. Это сочетание качеств привело к тайному сговору между режиссером и художником, и дало импульс для создания необычной кинематографической сцены в центре коллекции – так что посетители чувствовали, что участвуют в несуществующем фильме. В буклете, который написал сам Гринуэй, он предположил, что Фортуни бы понравилось «входить в историю и выходить из нее» (in and out of history), как это было реализовано в странном коллаже и документальном фильме: «Он воспринимал историческую цитату настолько всерьез, насколько ее до́лжно воспринимать в любом культурном контексте».

Глава 20

Марко Поло и другие культуры

Текста этой последней главы изначально здесь не было – я написал его по другому поводу, но он очевидным образом связан с темой этой книги. За последние два десятилетия присутствие незападного искусства на современной арт-сцене стало действительно значительным – это заметно по биеннале, возникающим то тут, то там по всему миру. И история искусства в ее последней формации больше не может игнорировать данную ситуацию. Но в то же время одного внимания недостаточно: для рассмотрения подобных явлений важен дискурс, который позволит увлекательно раскрыть новую тему, а такого, разумеется, не бывает под рукой. Его нельзя изобрести по желанию, поскольку история искусства (своеобразный артефакт мышления) развивалась на протяжении длительного времени и в рамках своих собственных традиций. Возможно, будет достаточным констатировать это затруднительное обстоятельство и тем самым противопоставить историю искусства настоящему времени, новой ситуации в мире.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 вечеров с классической музыкой. Как понять и полюбить великие произведения
12 вечеров с классической музыкой. Как понять и полюбить великие произведения

Как Чайковский всего за несколько лет превратился из дилетанта в композитора-виртуоза? Какие произведения слушали Джованни Боккаччо и Микеланджело? Что за судьба была уготована женам великих композиторов? И почему музыка Гайдна может стать аналогом любого витамина?Все ответы собраны в книге «12 вечеров с классической музыкой». Под обложкой этой книги собраны любопытные факты, курьезные случаи и просто рассказы о музыкальных гениях самых разных временных эпох. Если вы всегда думали, как подступиться к изучению классической музыки, но не знали, с чего начать и как продолжить, – дайте шанс этому изданию.Юлия Казанцева, пианистка и автор этой книги, занимается музыкой уже 35 лет. Она готова поделиться самыми интересными историями из жизни любимых композиторов – вам предстоит лишь налить себе бокал белого (или чашечку чая – что больше по душе), устроиться поудобнее и взять в руки это издание. На его страницах вы и повстречаетесь с великими, после чего любовь к классике постепенно, вечер за вечером, будет становить всё сильнее и в конце концов станет бесповоротной.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Юлия Александровна Казанцева

Искусствоведение / Прочее / Культура и искусство