История искусства после модернизма

Разницу между премодернистским и модернистским искусством можно разглядеть и в том, как оно откликается на современную ему среду. Отношение к миру всегда отражается в искусстве, и его невозможно свести к простой формуле. Исследования последних десятилетий показали, что в искусстве старых мастеров оно нашло множество проявлений, выходящих за рамки общего ярлыка «стиль эпохи». Нам открылась эфемерность единства и целостности традиционного искусства, как и его противоположности – разрозненного и фрагментарного модернистского искусства. Источником этой антитезы – а любая антитеза придумывается для упрощения – было чрезвычайно идеализированное представление о старом искусстве, которое возникло в эпоху романтизма. Раскрыв сложный и противоречивый характер искусства, исследователи давно развенчали наше косное представление о нем. И тем не менее мы не спешим отказываться от привычного клише, а сторонникам модернизма оно позволяло дистанцироваться от наследия предков. Зачастую в искусстве больше всего ценится красота наших ретроспективных идей, а не то, каким оно задумывалось в свое время.

Еще одна проблема, возникающая при взаимодействии с модернизмом, – это несоответствие того, что мы знаем, тому, что мы предпочитаем думать о произошедшем в основных направлениях. Свести историю прогресса к именам отдельных художников, к манифестам или «направлениям», чтобы получить последовательный рассказ об успехе модернистского искусства, было бы слишком просто. Вообще резонно задаться вопросом: а состоит ли этот рассказ из реальных фактов, не сделался ли он самоцелью? Модернизм не только отвоевывал себе свободу, случалось, что в ответ на давление он отступал и предлагал полемику. На его развитии отразились как различные попытки политизировать искусство, втянуть его в общественные движения, так и законы художественного рынка, который регулируется галеристами. Но, как ни странно, все это не побудило историков переписать историю. По всей видимости, профессиональное сообщество не любит выходить за рамки заданного дискурса, чтобы ненароком не растратить уверенность в собственной компетентности.

Вышесказанным я не стремлюсь показать недостатки обеих исторических традиций, а, скорее, пытаюсь выстроить мосты и связующие пути, по которым их можно свести вместе. В конце концов, место действия у них общее – Европа, и реалии, кажущиеся в научном дискурсе предельно далекими друг от друга, станут ближе, если взглянуть на них извне. С этой точки зрения модернизм не автономен, он часть общей картины той исторической культуры, которая его породила. Дебаты вокруг модернистского искусства затрагивали вопрос прошлого, которое оно либо наследовало, либо безуспешно отказывалось наследовать. Этому спору были равно присущи как стирание границ между классическими жанрами искусства, так и унаследованная от романтизма одержимость устойчивой концепцией искусства. Такая фиксация препятствовала уходу данной идеи в прошлое и в результате обернулась настойчивыми попытками втиснуться хотя бы в экстремумы – в виде антиискусства и чистого высокого искусства.

Часто забывается, что художники (неважно, избрали они полемическую стезю или нет) не только искали себе место на узких дорогах модернизма, но и оглядывались за его пределы на обширное поле полицентричной истории искусства. Так, например, Фернан Леже с чрезмерной регулярностью писал в своих текстах о происхождении живописи, а также о функции фресковой живописи, о которой забыли в XIX веке, когда искусство, став продуктом рынка, утратило свое влияние на общество. На фото,ил. 34 где художник позирует среди собственных холстов, он явно вызывает диссонанс своим желанием стать новым Пуссеном и в то же время нежеланием поддаваться закону традиции. После того как Николай Тарабукин в 1923 году захотел пройти путь «от мольберта к машине»[176], отказ от станковой живописи стал популярной утопией, и в этой связи тем более странной казалась решимости критиков продолжать писать по-старому, невзирая на то, что живое искусство возвещало о «последней картине». Живопись не началась и не закончилась в модернизме, но ее так и не наступивший конец стал неотъемлемой частью его мифа, а значит, и мифа об искусстве.