История искусства в шести эмоциях

Тремя годами ранее художница уже сделала попытку трансформировать опыт собственных близких отношений в универсальную историю в инсталляции Everyone I Have Ever Slept With[204] 1963–1995, представлявшей собой походную палатку, на которой были вышиты и выстрочены буквами, выкроенными из ткани, имена всех тех, с кем она спала за свои тридцать два года. Там было сто два имени. На первый взгляд целью этого произведения было спровоцировать скандал и в то же время устроить сеанс публичного вуайеризма посредством поименного перечисления всех возлюбленных Эмин, это был своего рода феминистический аналог донжуановского каталога. Художнице нравилось разрушать сложившиеся представления о жанрах, демонстрируя беспрецедентную холодность и отстраненность в выражении собственного желания, переставшего быть романтическим и мучительным, как нам столетиями внушали в стихах и прозе, от Сафо до Мадам Бовари. Она освободила любовь от вековых стереотипов, превратив ее в простой стимул, служащий для удовлетворения своих сексуальных инстинктов. Таким образом, это произведение стало манифестом женской эмансипации, декларацией независимости чувств, утверждением свободы.

Тем не менее при более внимательном рассмотрении обнаруживается, что это произведение Трейси Эмин затрагивает много других сердечных струн, более глубоких и трагических. Например, выяснилось, что два имени принадлежали близнецам, которыми художница была беременна после изнасилования. Ей тогда было всего тринадцать лет, и она решила сделать аборт. Там же было имя ее брата, с которым, как подозревали, она вступила в кровосмесительные отношения, многие другие имена принадлежали просто ее друзьям и случайным попутчикам.

Это были люди, с которыми я делила постель. В некоторых случаях речь шла о тех, с кем мне просто приходилось спать вместе некоторое время, например о моей бабушке. Обычно я залезала к ней в кровать и держала ее за руку. Мы вместе слушали радио, пока не засыпали. Так можно вести себя только с тем, кого любишь и кому полностью доверяешь.

Трейси Эмин

Друзья, знакомые, собутыльники и любовники – в первую очередь любовники – все были представлены в этом тесном пространстве: все они вступили с нами в диалог по воле художницы. То, что на первый поверхностный взгляд казалось эксцентрическим и бунтарским выражением феминизма, обернулось зловещей игрой, где Трейси Эмин отдавала себя на растерзание публике и выставляла на всеобщее обозрение то, что в прошлом женщина решилась бы доверить только лучшей подруге или тайному дневнику. Эти имена не были написаны на стене или на страницах книги, наоборот, они были вышиты или наклеены в уютной тесноте канадской палатки, куда одновременно могли забраться лишь несколько человек. И мы, попав туда однажды, тоже оказываемся циничными зрителями ее радостей и горестей, невольно испытывая при этом потрясение. Осуждая или завидуя художнице, мы – сами не желая того – разделяем ее эмоции.

Это произведение, впервые появившееся на Sensation[205], выставке, проходившей в 1997 г. и посвященной скандальной группе «Молодые британские художники», было приобретено специалистом по рекламе Чарльзом Саатчи, коллекционировавшим современное искусство, в том числе работы молодых британских художников. Вместе с произведением Трейси Эмин он также приобрел работы Дэмьена Хёрста, Марка Куинна, Сары Лукас, братьев Чепмен, Криса Офили и др. Однако в пожаре, случившемся в 2004 г. на складе, где коллекционер хранил большую часть своих экспонатов, погибла также эта палатка. Вопреки утверждениям художницы, что она в любой момент готова восстановить утраченное произведение, Трейси Эмин в конце концов отказалась от этого намерения, так как она не чувствовала необходимости вновь совершить свое сентиментальное путешествие в прошлое. Однажды обнародовав список имен, она покончила с этим опытом и больше уже никогда не пыталась продолжать его.

Одна из функций современного искусства состоит в том, чтобы заставить нас взглянуть на собственные эмоции, включая самые незначительные из них, благодаря радикальным произведениям, балансирующим на тонкой грани между провокацией и вульгарностью.

Публичный психоз