История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

В следующем, 456 (1064) г. христиане избрали опять новое направление: они завоевали Коимбру, несмотря на мир, заключенный с Бадахосом, а из вновь приобретенной позиции в Толедской области Фердинанд предпринял рискованный поход на Валенсию. Там находился у власти, после смерти Амирида Альманзора в 453 (1061) г., сын его, ограниченный Абд аль-Мелик, совершенно напрасно избравший титул аль-Музаффар, «победоносный». Он дал себя выманить из города, благодаря военной хитрости кастильцев, попал в приготовленную засаду и едва не был взят в плен. Уже в 457 (1065) г. Фердинанд появился снова и на этот раз несомненно взял бы Валенсию, если бы болезнь не принудила его отступить. Еще раз город был спасен; чтобы избавить его и на будущее время от последствий глупости Абд аль-Мелика, Мамун Толедский, тесть негодного Амирида, велел арестовать его и захватить его область (457 = 1065 г.). Между тем мусульманам плохо пришлось по ту сторону Эбро. Уже несколько десятков лет тому назад шайка французских норманнов принимала участие в войнах графа Барселонского против магометанских соседей. Известно — и нам придется еще об этом говорить — как эти сильные, но грубые сыны севера, с избранного ими места жительства у устьев Сены большими толпами стремились в качестве наемников на юг, где они мало-помалу, особенно в Италии, стали главною составною частью княжеских войск. В 456 (1064) г. войско, состоявшее из норманнских, бургундских и французских отрядов, вероятно находившееся на службе у папы Александра II, вдруг вздумало проникнуть через Пиренеи в Испанию, быть может, для того, чтобы отомстить за сарацинских пиратов, которые издавна беспокоили итальянские берега и со времени Муджахида (в Дении) становились все назойливее. Но понятно, что жертвою этой страшной мести были люди ни в чем не повинные. Самою сильною пограничною крепостью мусульман в Арагоне на севере считался Барбастро (Барбоштер); его-то и окружили пришельцы, и так как Муктедир Сарагосский, так же как и его вассалы, чувствовал себя слишком слабым, чтобы решиться силою освободить город от осады, то гарнизон был вынужден сдаться. Норманны и франки запятнали христианство гнусным нарушением капитуляции, страшною резнею, произведенною среди жителей, и возмутительным обращением[452] с теми, которым удалось избегнуть этой участи. Но несмотря на ужас, охвативший всех, даже в Андалузии, при известии о злодеяниях этих варварских полчищ, никому (по крайней мере в руководящих кругах) и в голову не пришло спросить о причинах, вследствие которых испанско-арабское государство, еще полстолетия тому назад столь могущественное, обратилось в сборное место для всякого сброда; а те, которые в роскошных дворцах играли роль царей и заставляли наемных поэтов восхвалять себя до небес, по поводу никогда не совершенных ими подвигов, не хотели ударить палец о палец для предотвращения этих ужасов.

В народе распространялось озлобление, а дальновидные и свободомыслящие люди не боялись, в своих исторических сочинениях, проводить сравнения между цветущим состоянием страны, спокойствием и безопасностью, бывших при халифах, и нынешним бедственным раздроблением на мелкие государства; но при дворах сознательно отворачивались от действительности. В это время судьба даровала мусульманским государствам еще одну последнюю отсрочку и, таким образом, возможность решиться на мужественную и патриотическую политику. Фердинанд I умер в конце 1065 г. (начале 458 г.); из-за наследства этого могущественного короля его три сына затеяли спор, и лишь по прошествии десяти лет Альфонс VI соединил под своею властью королевства Кастилию, Леон и Галицию, Мутадид Севильский сумел воспользоваться этим счастливым случаем только для новых завоевательных войн против соседей, но смерть его в 461 (1069) г., ускоренная чрезмерной тратой сил на работу, разгульную жизнь и заботы, избавила Андалузию от одного из самых зловредных зачинщиков беспрестанных распрей, грозивших гибелью целой нации. Однако очень скоро выяснилось, что будущая судьба зависит не от отдельных личностей: разложение Андалузии было болезнью века, и лучшие люди того времени были в состоянии только понять ее, но не были в состоянии найти против нее средства.