История мусульман в Сицилии и в Южной Италии, как всем известно, не кончается с завоеванием норманнов. Роберт и Рожер, точно так же, как их ближайшие сотрудники, были добрыми христианами лишь до тех пор, пока это им было удобно по политическим соображениям; так, например, они нисколько не задумались завести у себя сарацинское войско, которым всегда можно было превосходно пользоваться против христианских врагов. Высокая цивилизация сицилийских мусульман — верный снимок с той, с которой мы познакомились в Испании, — понравилась суровым воинам с севера; и они скоро усвоили все то, чему их в этом отношении могли научить мусульмане. И на время жизнь норманнов приняла совершенно сарацинский облик: в надписях на монетах и памятниках являются арабские черты. Рожер I стал изучать географию по дошедшему до нас арабскому землеописанию своего клиента, много путешествовавшего Идрисия, происходившего из рода Хаммудитов; в придворной жизни в Палермо мы видим тот же блеск и ту же роскошь, как и во времена последних кельбитов, а терпимость к вероучению побежденных была так широка, что вскоре сами победители не без основания навлекли на себя подозрение в склонности к еретическому учению Мухаммеда, особенно той его части, которая касалась постановлений о браке. Но затем времена переменились: со времени Вильгельма Доброго — 561 (1166) г. — христианское духовенство постепенно стало предъявлять свои требования. Борьба с несомненными злоупотреблениями, естественно, и здесь мало-помалу выродилась в преследование мусульман, все возраставшее, а число их стало быстро уменьшаться, частью вследствие обращения в христианство, частью — выселения. Но все же император Фридрих II нашел их еще в достаточном количестве, чтобы основать в Южной Италии свою знаменитую (по мнению некоторых — позорную) сарацинскую колонию Люцерию. Известно, кроме того, как живо он интересовался языком и литературой арабов, как он со своими мусульманскими придворными философами безбожно занимался логикой, как он, к ужасу всех благочестивых христиан, сам стал наполовину (или вполне) язычником. Зато мусульмане, давно отвыкшие от такого благородного отношения к ним христиан, готовы были в огонь и в воду за своего любимого государя и его семью: в борьбе за сыновей Фридриха они погибли; и, будь это севернее, немцы прибавили бы — «с истинно германской преданностью»; битва при Тальякоццо знаменует собой действительный конец сицилийско-итальянских сарацин.
Лет за десять до того, как Рожер сильною рукою похитил Сицилию — эту жемчужину западного ислама, та оправа, в которую она была вставлена, потерпела непоправимое повреждение. Казалось, что трон Муызза в Кайруване в 440 (1048) г. был вполне устойчив и ему ниоткуда не угрожала опасность. Правда, правительство жалкого Фатимида Мустансира в Каире не переставало напоминаниями и угрозами протестовать против запрещения шиитского вероучения в области бывшего вассала, но бессилие халифа, казалось, в достаточной мере ручалось за то, что с этой стороны следовало так же мало опасаться какой-либо неожиданности, как и отовсюду. Однако в 440 (1048/49) г. визиря Мустансира осенила сатанинская мысль: в верхнем Египте давно жили арабские бедуины различных племен, особенно неугомонные бену-хилаль и сулейм, причинявшие слабому правительству постоянное беспокойство своими грабежами. Он дал каждому из них по золотому и по верблюду, с тем условием, чтобы они ушли из Египта и осчастливили своим присутствием Ифрикию. Они согласились на это; по дороге они нечаянно разграбили Барку, принадлежавшую еще Египту, сделали набег на Триполи и, подкрепленные еще оставшимися соплеменниками, в 442 (1050) г. проникли в самую область Кайрувана. Посланное им навстречу войско было разбито, а когда Муызз в 443 (1051) г. сам пошел на них во главе тридцатитысячного войска, бывшие в нем арабы перешли на сторону своих соплеменников, и эмир, не ожидавший подобного оборота, потерпел окончательное поражение.