История ислама. Том 3, 4. С основания до новейших времен

Конец наступил не только для Севильи и ее властителей. Еще в 484 (1091) г. Альмерия была взята альморавидами; сын незадолго до того умершего Мутасима был вынужден к бегству в Биджайю, а затем были захвачены Мурсия, Дения и другие соседние области. В 487 (1094) г. был завоеван Бадахос, где Афтасиды поплатились гибелью всего рода за попытку защититься при помощи христиан; в 495 (1102) г. последовала капитуляция Валенсии, которую до этого времени защищала мужественная Химена, жена Сида. После этого пал и Альбаррасин; и если Мустаину Сарагосскому до поры до времени еще была оставлена его страна, то все же дни его владычества были сочтены: и неудовольствие его подданных, по мнению которых он был недовольно благочестив, привело в конце концов к вмешательству Темима, сына Юсуфа, бывшего наместником в Валенсии; вскоре после смерти Мустаина он врасплох напал на Сарагосу в 503 (1110) г., и сыну покойного, Имад ад-Дауле, оставалось только поспешно удалиться в Руэду. Там он продержался до своей смерти в 524 (1130)[477] г. Сын его Сейф ад-Даула перешел на сторону христиан, в качестве вассала которых он принимал деятельное участие в войнах Альфонса II Кастильского против своих прежних единоверцев; однако нам тотчас станет ясно, что его нельзя безусловно порицать за это. Дело в том, что, кроме этого незначительного исключения, вся мусульманская Испания в 503 (1110) г. стала добычей альморавидов и уже скоро несчастный народ должен был понять, как мало основания было радоваться замене своих маленьких князьков эмир аль-муслимином[478], как стал называть себя Юсуф после битвы при Заллаке. Сам основатель государства альморавидов не дожил до окончательного присоединения Испании: будучи почти столетним старцем, Юсуф умер в 500 (1106) г. Вследствие признания со стороны альморавидских факихов, его преемником был провозглашен сын его, Али (500–537 = 1106–1143), и не трудно понять, почему факихи с такою готовностью согласились на его избрание. Ничтожный человек и притом почти баснословный ханжа, он действительно скорее был похож на марабута, чем на государя, и притом на такого марабута, который до того сосредоточился в молитве, что у него исчез интерес ко всему остальному. Поэтому его власть, собственно, была мнимая, так как он делал все лишь по внушению своих духовных советников, на деле правили они, и это вскоре обнаружилось. Просто невероятно, до какой степени узости и тупоумия они доходили, навязывая свое ограниченное невежество не только грубым берберам, но и такой высокоцивилизованной стране, как Испания того времени. Горе тому, кто решался навлечь на себя подозрение в вольнодумстве, тем ли, что он занимался науками, тем ли, что он продолжал вести себя легкомысленно и не отказывался от радостей жизни, что для андалузцев стало как бы второю природой. Хорошо себя чувствовали только факихи и чернь; образованность и благовоспитанность топтались в грязь, и всюду торжествовали грубость и лицемерие. В городах хозяйничали грубые и грязные берберские солдаты; правда, что они скоро освоились с материальными благами цивилизации, о которых и помину не было в Сахаре, и вследствие этого несколько утратили свою воинскую выправку, но по-прежнему осталось их внутреннее невежество и внешняя неотесанность. И если народ здесь, как и в Африке, вначале приветствовал введенные во имя Корана облегчения податного бремени, как признак нового, лучшего времени, справедливого и доброжелательного правительства, то и в этом ему пришлось горько разочароваться. Господам берберам вскоре понадобились деньги, гораздо больше денег, чем прежде отдельным князькам, и, по мере того как страна приходила в упадок при неумелом и бесчестном правлении, требования пришельцев росли. При этом альморавиды не исполняли того, из-за чего они были призваны в страну; они не давали энергичного отпора христианским врагам. Правда, что брат Али, Темим, в 501 (1108) г. разбил кастильцев при Уклэсе и этим открыл себе путь в Сарагосу; а когда и эта последняя в 503 (1110) г. перешла в руки альморавидов, можно было ожидать еще дальнейших успехов в борьбе с христианами, тем более что после смерти Альфонса VI в 502 (1109) г. в Леон-Кастилии возгорелась продолжительная междоусобная война. И действительно, было сделано несколько попыток со стороны берберов: в том же 503 (1110) г. сам властитель мусульман, Али, пожаловал из Марокко в Испанию и изволил предпринять поход против Толедо, в результате которого, правда, не удалось завоевать этот город, но все же были заняты некоторые менее важные пункты; в 504 (1110) г. Зир ибн Абу Бекр завоевал обратно Сантарем и Лиссабон, которые были потеряны во время последних неурядиц среди мелких владений, а в 507 (1114) г. он же вместе с другим альморавидским полководцем, Мусдали, разбил знаменитого кастильца Альвара Фаньеса, попытавшегося преградить им путь к Толедо. Но вскоре после этого умер Зир в Севилье, а в 508 (1115) г. пал Мусдали в дальнейшей борьбе с кастильцами, и с тех пор, едва через тридцать лет после битвы при Заллаке, дела испанских мусульман несомненно вновь пошли под гору. Несмотря на то что в Кастилии внутренние смуты продолжались еще 10 лет, для мусульман появился новый опасный враг в лице Альфонса I Арагонского, который уже в 512 (1118) г. нанес сильный удар, отняв у альморавидов Сарагосу, этот несокрушимый оплот мусульман на севере, в течение ряда столетий отражавший столько нападений. До того дошли мусульмане, что не могли отстоять ту крепость, которая в самые тяжелые времена при каситах, при Туджибидах, при династии бену-худ стояла твердо, как скала среди бурного моря. После Толедо — Сарагоса! Успехи христиан начинают принимать угрожающие размеры. А между тем арагонец поспешно двигался вперед от вновь завоеванной линии Эбро: в 513 (1119) г. он завоевал уже Калатаюд и разбил альморавидов при Кутанде; и когда вследствие этого властитель мусульман Али снова потрудился перейти в Испанию, он не направился на восток, а благоразумно предпочел произвести несколько набегов, с умеренным успехом, на западе, где было безопаснее. Исполнив таким образом долг борца за ислам, он удалился в Марокко[479], снова оставив своего брата Темима наместником в Европе. Ему не пришлось снова побывать здесь; главным несчастьем мусульманской Испании было то обстоятельство, что она являлась как бы второстепенным придатком полуварварского африканского государства, главные жизненные интересы которого сосредоточивались к югу от пролива — и им-то теперь угрожала неожиданная и серьезная опасность.