История ислама в России

Тюрко-татарская знать достаточно легко интегрировалась в социальную структуру Московского царства. Принадлежность к Чингисидской династии или к какому-либо другому знатному роду давало тюрко-татарским аристократам множество привилегий при московском дворе наравне с христианами, возводившими свое происхождение к варяжскому князю Рюрику или литовскому князю Гедимину. Одни гордились своим происхождением, другие — родством с ними по браку. Тем не менее представители тюрко-татарской знати никогда не составляли отдельного социального слоя как отдельной силы, будучи инкорпорированы в общую московскую аристократию. Однако их реальное политическое значение даже в совокупности стало нивелироваться уже после того, как восточные рубежи, связанные с существованием остатков Золотой Орды, потеряли значение. Даже Касимовское ханство утратило свои стратегические функции. Появление при московском дворе ряда крещеных татар после событий второй половины XVI в. отодвигало на второй план остававшихся мусульманами. Безусловно, крещеные татары сохраняли свою этническую идентичность и отличительные культурные черты — достаточно вновь упомянуть о том, что именно они в большинстве своем составляли отряды иррегулярной легкой конницы в московском войске. Именно в связи с этим, кстати, появился такой род войск,— легкая кавалерия с длинными пиками,— именуемая словом улан (от татарск. «парень», «молодец»).

Едва ли есть смысл вспоминать о таком очевидном и известном факте, как интеграция выходцев из знатных родов татар в московскую аристократию, с последующим растворением в русской культуре. Существуют десятки фамилий, к которым принадлежат известные российские политические и культурные деятели, чье происхождение восходит к тюрко-татарской аристократии, обосновавшейся в Московском государстве. Достаточно привести следующий список фамилий, восходящих (или, по крайней мере, возводимых) к тюрко-татарским корням: Аксаков, Алябьев, Апраксин, Аракчеев, Ахматов, Бабичев, Балашов, Баранов, Басманов, Батурин, Бекетов, Бердяев, Бибиков, Бильбасов, Бичурин, Боборыкин, Булгаков, Бунин, Бурцев, Бутурлин, Бухарин, Гоголь, Годунов, Горчаков, Епанчин, Измайлов, Кантемиров, Карамазов, Карамзин, Киреевский, Корсаков, Кочубей, Кропоткин, Куракин, Курбатов, Милюков, Мичурин, Рахманинов, Салтыков, Строганов, Таганцев, Талызин, Танеев, Татищев, Тимашев, Тимирязев, Третьяков, Тургенев, Турчанинов, Тютчев, Уваров, Урусов, Ушаков, Ханыков, Чаадаев, Шаховской, Шереметев, Шишков, Юсупов.

В пользу того факта, что чингисидское происхождение в Московском царстве имело значительный вес, свидетельствует уже то обстоятельство, что в 1574 г. Иван IV Грозный объявил «великим князем всея Руси» бывшего касимовского хана Саин-Булата (в крещении — Симеона Бекбулатовича), уступив ему трон. Сам же Иван IV, именуя себя «государем князем московским», в роли подданного подавал ему челобитные. Разумеется, функции Саин-Булата в качестве правителя были лишь формальными, а вся полнота политической власти оставалась у Ивана IV, однако значение здесь имел сам ритуал, связанный с публичной демонстрацией верховной власти потомка Чингисхана. Саин-Булат, таким образом, выполнял функции своеобразного «сакрального царя».

Саин-Булат был позже ослеплен царем Борисом Годуновым, поскольку тот реально опасался его претензий на власть. При этом сам Борис выводил себя из знатного татарского рода. Хотя эти сведения о его происхождении не подтверждаются современными историками, любопытен сам факт значения в то время «татарской» родословной.

При царе Федоре Ивановиче в 1590 г. был основан Сунженский острог на Кавказе, но позже, в 1605 г., он был оставлен войсками. Однако это, безусловно, говорит о начале тенденции к распространению влияния в регионе московских царей. Восстановленный в 1635 г. уже при Романовых, он снова был оставлен, а последняя попытка отстроить укрепление в 1651 г., привела к вторжению персидских отрядов, и в 1653 г. острог был сожжен. На этом планы московских правителей проникновения на Кавказ были отложены на длительное время.

К этой же эпохе, началу XVII в., восходит, по-видимому, традиция именования московских правителей символической формулировкой «белый царь», в частности, прежде всего, насколько известно, она использовалась ногаями, а затем, что немаловажно, — османами, найдя отражение у ряда тюркских и монгольских народов. Очевидно, это связано с характерным для традиционной культуры тюрко-монгольских народов восприятием белого цвета как обозначения западной стороны света, также с семантикой чистоты и переносным значением святости, совпав в этом отношении с традиционным для русской культуры цветовым эпитетом.