Если репрессии были направлены на консолидацию абсолютизма, то катастрофическое положение государственных финансов, напротив, ограничивало планы реставрации. Необходимо было изыскать ресурсы для того, чтобы вывести государство из нищеты и найти людей, способных это сделать. Первая задача была непростой, ведь освободительное движение в американских колониях близилось к завершению. Поражение королевской армии при Аякучо в декабре 1824 г. стало кульминацией войны за независимость, и поступление колониальных средств в государственную казну окончательно прекратилось. Так что никакого облегчения для испанского бюджета с этой стороны ожидать не приходилось. Следовало искать финансовые источники в другом направлении. Поскольку налоговых поступлений также было недостаточно, нужно было прибегнуть к займам, а в этом случае правительству пришлось бы признать обязательства либерального режима. Кредиторы требовали гарантий, чтобы чиновники, ответственные за финансы, были людьми сведущими, — условие трудновыполнимое, учитывая масштабы эмиграции. Министром финансов стал Луис Лопес Бальестерос. По словам Доносо Кортеса, его отличали умеренность образа мыслей, терпимость в выражении мнений, трудолюбие на службе, любезность манер и сдержанность поведения. Бальестерос приступил к переговорам с банкирами, выразившими готовность кредитовать государство.
Все это вызвало важные последствия. Была упорядочена государственная администрация. Начались поиски среднего пути между либералами, обескровленными и изгнанными, но вечно готовыми к мятежу, и крайними реакционерами — апостоликами[276]
и волонтерами-роялистами, которые стремились к полной реставрации абсолютной монархии. Не ослабляя контроль над политической и культурной жизнью и сохраняя бдительность перед угрозой либеральных заговоров, реформаторы в правительствах Фердинанда VII — Сеа Бермудес, Лопес Бальестерос, Офалия[277] — предприняли важные шаги, вызванные сложным финансовым положением. Стал функционировать Совет министров, состоялась реформа государственных финансов, был создан Банк Сан-Фернандо; с утверждения Коммерческого кодекса и Закона о торговле началась кодификация законодательства; была улучшена система дорожного сообщения; организовано Министерство развития, занимавшееся делами внутреннего управления. Короче говоря, предпринимались попытки заложить основы нового государства посредством административных преобразований, а не трансформации политических институтов.Руководство этой политикой взяла на себя группа сторонников абсолютизма, наследников «просвещенного деспотизма» времен Карла III. Их деятельность вызвала сначала отторжение, а затем и открытую ненависть реакционеров. Если «реформаторы» опирались на высшую бюрократию и поддержку крупных землевладельцев и банкиров, то оплотом реакционеров была Церковь и небогатое крестьянство Страны Басков, Наварры, Каталонии, Арагона и Валенсии. Реакционеры располагали военной силой волонтеров-роялистов, численность которых к концу 1820-х гг. превысила 100 тыс. человек. В Каталонии роялистское движение появилось рано и захватило большую территорию. Самая настоящая война началась с восстания так называемых «обиженных», или «недовольных» (malcontents) — крестьян, которые при поддержке духовенства выступали против правительственного курса.
С другой стороны, не менее важное размежевание происходило в среде либералов. Оно было связано с деятельностью военных — сторонников «восторженных», убежденных в том, что достаточно организовать небольшой вооруженный десант, проникнуть на Пиренейский полуостров, а затем, опираясь на военную силу, провозгласить восстановление конституции для того, чтобы вызвать всеобщее народное восстание, которое заставит короля снова присягнуть на верность конституции. Так одно за другим потерпели поражение несколько мятежей, включая экспедицию Мансанареса в Эстепоне в феврале 1831 г.; в мае была казнена Мариана Пинеда, а в ноябре в Фуэнхироле высадился Торрихос во главе отряда в 72 человека, которых арестовали и расстреляли[278]
. Как напишет Ларра, 1831 год стал «годом реакции и убийств». Если и существовала перспектива возврата к конституционному режиму, то она не была связана с восстаниями — плохо подготовленными, еще хуже осуществленными, обреченными на неудачу, а их лидеры — на смерть. Перспектива (по крайней мере так думали эмигранты) заключалась в союзе с абсолютистами — сторонниками административных реформ, которые с начала 1830-х гг. испытывали давление со стороны «чистых» роялистов.