И все же кортесы собрались. Согласно Статуту они состояли из двух палат — палаты пэров и палаты депутатов, что ясно указывало на желание Мартинеса де ла Роса восстановить традиционные институты Кастилии и Леона[281]
, а не искать нечто новое. Выборы были цензовыми и требования столь высоки, что им соответствовало лишь 0,15 % населения. Права политического представительства лишались ремесленники, торговцы, небогатые предприниматели, чиновники, средний класс и те, кого Ларра назвал служащими или «достойными пролетариями». Все они стремились найти другие способы для участия в политической деятельности, и снова появились атенеи, лицеи, клубы, тайные общества; горожане записывались в милицию. Эти люди не имели отношения к «невежественной черни» (столь пугавшей господина Мартинеса де ла Роса), которая в июне в порыве разнузданной ярости убивала монахов в Мадриде, обвиняя их в отравлении колодцев, что якобы стало причиной летней эпидемии холеры в столице. Год спустя в результате нападений толпы запылали монастыри в Барселоне, Мурсии и Валенсии. Прогрессисты (в недавнем прошлом «восторженные») снова обрели возможность действовать во имя своей цели — конституции, которая установила бы выборные институты власти, способные оказать сопротивление абсолютистам, развязавшим войну.В войне решалась судьба государства, пребывавшего в состоянии постоянного становления. Действительно, речь шла о принципах государственности: претендент дон Карлос сражался не просто за власть в государстве — он боролся за создание иного государства, королем которого себя провозгласил. Это государство обладало армией, правительством и администрацией, которые распространили свою власть на обширную территорию и добились признания некоторых европейских держав. И хотя карлисты никогда не обладали военной силой, достаточной для победы, слабость сторонников Марии Кристины (кристино), плохая организация правительственной армии, постоянное дезертирство, отсутствие умелого командования и недостаток у регента средств позволяли претенденту контролировать свою «зону» и предпринимать рейды, которые пусть и не обеспечивали ему власть над определенными областями, но все же сопровождались грабежами, насилием, сеяли разрушение и смятение на территории противника. То была война, участники которой не блистали военными талантами, что сказалось на гражданском населении — ущерб возрастал, равно как и жестокость по отношению к врагу.
В те годы противники жили только ради войны, и поэтому Испания практически утратила свои позиции в европейской политике. Ее роль свелась к отчаянному поиску внешних займов. Позиции иностранных держав во внутренней политике страны укрепились; военные обрели большое влияние на правительство, хотя пока оно выражалось в требованиях дополнительного набора в армию и выделении средств на ведение войны. Как обычно, война, будучи продолжением политики иными средствами, являлась еще и особым видом предпринимательства, в котором были заинтересованы многие, и прежде всего военные, чья карьера, вознаграждение и слава, реальная или выдуманная, зависели от участия в боевых действиях. Армия сторонников Марии Кристины, неспособная одержать быструю победу, сражалась уже десять лет, росла численно и считала войну нормальным состоянием общества. Ей противостояло войско карлистов, которое победить тоже не могло, но в тогдашних обстоятельствах не приходилось рассчитывать и на его поражение. По словам модерадо Пастора Диаса, то была кровавая резня между армией королевы и бандами дона Карлоса.
После того как Сумалакарреги, первый по-настоящему талантливый карлистский военачальник, одержал победу над армией Марии Кристины, отставка Мартинеса де ла Роса была предрешена. Вместо него правительство возглавил другой просвещенный «деятель двенадцатого года», граф Торено. Он не проявил особых политических талантов, а его назначение на пост председателя Совета министров было воспринято как проявление слабости правительства и спровоцировало восстания «восторженных» либералов (или прогрессистов). Мятежи начались в Сарагосе и в течение лета 1835 г. перекинулись на Андалусию, Эстремадуру, Валенсию и Ла-Корунью. Итак, революция продолжалась, как заметил Рамон Сантильян[282]
, наблюдавший за развитием событий из Министерства финансов; действительно, она продолжалась от правительства Сеа до Мартинеса де ла Роса, а затем власть оказалась в руках Мендисабаля[283]. Имя его было известно, чего нельзя было сказать о ресурсах, которые могли бы послужить основой его политики. Именно Мендисабаль пожинал политические плоды быстрого развития революции от реформаторского абсолютизма к власти прогрессистов, с краткой остановкой на правительствах «умеренных» либералов.