Вот тогда-то и сформировались два политических направления, которые в течение всего XIX в. станут основой системы династических партий: прежние «восторженные», известные в дальнейшем как прогрессисты, и «умеренные», объединившие в своих рядах консервативные либеральные группы и деятелей, взгляды которых восходили к просвещенному или реформаторскому абсолютизму[285]
. Первых отличало стремление к демократической политике, т. е. расширению избирательного права, выборности муниципалитетов и алькальдов, защите (правда, без крайностей) верховенства прав парламента над правами короля, ускорению реформ, ориентации на общественную дискуссию в популистском духе и защите национальной милиции как своеобразного воплощения «вооруженной нации» — оплота Конституции. Вторые стояли за поиски золотой середины, враждебно относились к демократии, которую считали прикрытием анархии, защищали доктрину совместного суверенитета кортесов и короля[286], принцип государственной централизации; мэры, с их точки зрения, должны были назначаться правительством. «Умеренные» являлись сторонниками элитарной политической культуры и выступали за ограничение народного суверенитета путем цензового избирательного права; они ратовали за устойчивую связь между политикой и интересами предпринимателей, которую считали гарантией стабильности власти. В будущем «умеренные» будут выдавать свою идеологию за историческую конституцию испанской нации и воплощение национального духа.А в это время развитие политической борьбы определяла гражданская война, исход которой был пока неясен. Даже пятая часть обещанных Мендисабалем 100 тыс. солдат не была набрана; военная удача явно отвернулась от либералов, а средства, полученные от продажи церковных имуществ, не покрывали военные расходы. Старые друзья и единомышленники Мендисабаля перешли на сторону «умеренных». Например, прежние первые министры, Торено и Мартинес де ла Роса, стали строить заговоры против Мендисабаля, и в конце концов королева-регентша передала пост главы правительства Истурису, прогрессисту, ставшему «умеренным». Он начал с роспуска кортесов, в которых «умеренные» не обладали большинством, и назначил всеобщие выборы. Так была создана традиция, которая превратится в основу политической системы: король или королева меняют председателя правительства и поручают ему распустить кортесы и назначить новые выборы, чтобы создать парламентское большинство, которое бы обеспечило ему право на власть. Но первое применение этой процедуры совпало с новым подъемом общественного движения, начавшегося еще в период назначения Мендисабаля главой правительства. В крупных городах произошли политические манифестации; в Мадриде национальная гвардия потерпела поражение, пытаясь подавить народное восстание под конституционными лозунгами, а генерал-капитан Кесада, командовавший гвардейцами, погиб. Мария Кристина уехала в Ла-Гранху, а там королевские гвардейцы встретили ее криками: «Да здравствует Конституция!» и «Смерть тиранам!». По всей стране тем временем создавались местные революционные хунты.
В Ла-Гранхе делегация восставших, состоявшая из двух сержантов и одного солдата, обязала королеву-регентшу восстановить Конституцию 1812 г. Это важное событие выявило слабость правительства и монархии, показало, что для изменения политического курса достаточно одного выступления решительно настроенных военных. Истурис ушел в отставку. Его пост занял прогрессист Хосе Мария Калатрава и созвал учредительные кортесы в октябре. И снова либеральное правительство прогрессивной ориентации столкнулось с задачей выработки конституции, поскольку фактически Конституция 1812 г., восстановленная в качестве временной королевой-регентшей, в текущей ситуации оказалась непригодной. Она была непригодна, по крайней мере по мнению учредителей, потому что с 1808 г. медленно, но верно формировалась так называемая нация, т. е. класс собственников — нация-класс, а не та нация, что «вся суть народ», которую, по мнению Доносо Кортеса, создали Кадисские кортесы.