В Венеции, которая, так же как и Генуя, являла собой лишь тень когда-то мощной торговой державы, кризис традиционных политических структур проявился прежде всего в сокращении господствующей олигархии. Число семей, практически монополизировавших верховную власть, уменьшилось до полусотни или даже более, в то время как остальные представители нобилитета, так называемые «барнаботти», терпели трудности и должны были довольствоваться мизерными доходами от незначительной каботажной торговли, скромным жалованьем на какой-либо должности на материке или даже доходами от полузаконной деятельности. Коллегиальные органы правления, и в частности Большой совет, постепенно теряли власть. Попытка вернуть им былые позиции, предпринятая представителем нобилитета Анджело Квирини в 1761–1762 гг. при поддержке «барнаботти», оказалась напрасной. Тем не менее в отличие от Генуи Венеция владела довольно обширной территорией, что открывало перед ней возможности исправить ситуацию и восстановить равновесие между городом-метрополией и его континентальными владениями. Однако пережитки прошлого были слишком сильны, и венецианская олигархия продолжала рассматривать сухопутную область как придаток города и подчинила его интересам все возможности развития. Не имея дорог, при внешней изоляции и внутренней раздробленности на целый ряд округов, подчиненных такой таможенной системе, которая была задумана в свое время исключительно с целью обеспечения продовольствием столицы и вывоза ее импорта, принадлежавшая Венеции часть суши была полностью лишена территориального единства и представляла собой федерацию различных городов. Причем каждый из них господствовал над подвластной ему округой, подчиняясь, в свою очередь, узкому слою местной олигархии и испытывая общее для всех чувство злобы к абсолютистской бюрократии, под гнетом которой они были обречены существовать. В эпоху, когда рационализаторское использование земель и сглаживание различий в административном делении становились предпосылками для формирования государства Нового времени, застойная структура, когда «каждый сидит в своем углу», являла собой подлинный анахронизм и приводила к удушению экономической жизни. Неудивительно, что в таких условиях стали проявляться центробежные тенденции: Бреша и Бергамо тяготели к Ломбардии, а Фриули — к Австрии. Это были предвестники приближавшегося кризиса, и представляется, что венецианский патрициат отдавал себе в этом отчет, или, по крайней мере, демонстрировал это. Внешняя политика Венеции, казалось, была направлена на то, чтобы замаскировать существование республики, тогда как все действия венецианской знати были пронизаны страхом перед будущим, который, по словам иностранного наблюдателя, буквально овладел этим городом, знаменитым во всей Европе благодаря будоражащему кровь карнавалу и свободе нравов.
Между тем этот страх все же не полностью доминировал в сознании горожан. Глубокая любовь к Венеции чувствуется в картинах Франческо Гварди (1712–1793), Каналетто (1697–1768) и других «пейзажистов», в музыке Альбинони (1671–1750) и драматургии Карло Гольдони (1707–1793). Об этом же свидетельствуют и «защитные плотины», которые Венецианская республика в последние годы своего существования возводила из боязни моря, которое когда-то дало Светлейшей жизнь и от которого сейчас она ожидала лишь штормов. Именно эти плотины и защитили Венецию во время наводнения в ноябре 1966 г.
И наконец, Папская область. Пожалуй, никогда еще международный престиж папства не падал так низко, как в XVIII в. Пий VII, изгнанный из собственных владений Наполеоном Бонапартом и обреченный на тюремное заточение и ссылку, был далеко не единственным папой, претерпевшим в этот исторический период унижения со стороны власть имущих. Ранее, в 1773 г., Климент XVI был вынужден издать буллу «Господь и Искупитель наш»
Картина, открывавшаяся взору иностранца, являла собой зрелище, начиная с самой столицы Папского государства, обратное тому, что в представлении просвещенного общественного мнения XVIII в. именовалось «цивилизованным» обществом. «В Риме, — писал Монтескьё, — все живут в свое удовольствие, за исключением тех, кто работает, имеет свое дело, занимается ремеслами, земледелием или торговлей».