История из Касабланки

– В том углу находится зона, где проводятся медицинские осмотры, – рассказывает мадам Хабиб. – Многие женщины беременны, но бо́льшая часть этих беременностей является результатом изнасилования. Консультации и услуги в области психического здоровья, которые мы стараемся предоставлять, так же важны, как и предлагаемая физическая помощь. Кроме того, возникают дополнительные осложнения из-за ВИЧ, гепатита В и сифилиса. Эти женщины прошли через ад, и им предстоит еще много испытаний. Но это все, что мы можем сделать здесь. Они начинают мечтать – «Мечта о Европе», так они это называют. Однако это быстро превращается в кошмар, из которого нет выхода.

Мадам Хабиб представляет меня волонтерше, сидящей за импровизированным столом. Длинная очередь женщин ждет, чтобы поговорить с ней.

– Латифа пытается помочь разобраться с заявками на замену документов. Даже если женщинам удается добраться до Мелильи и рискнуть перелезть через ограждения, очень часто их ловит Гражданская гвардия Испании. Затем передает обратно марокканским силам безопасности, которые, мне стыдно признаться, не слишком хорошо с ними обращаются. Их обычно забирают ночью и выбрасывают обратно на алжирскую сторону границы. Там орудуют банды, готовые напасть на беззащитных женщин. Вот где происходят ужасные вещи. Кража их паспортов, денег и телефонов часто является последним актом жестокого обращения после долгих и тяжелых мытарств. И очень много детей тоже теряются по пути.

Пространство многолюдно, наполнено движением и активностью, но чего-то не хватает. Присмотревшись, понимаю, чего именно. Здесь очень мало шума. В Британии в общественном центре, подобном этому, заполненном таким количеством женщин и детей, звуки болтовни, смеха и играющих малышей эхом отражались бы от стропил. Но здесь атмосфера странно приглушенная. Дети сидят на полу с бумагой и мелками, молча рисуя картинки, каждый ребенок заключен в свой собственный пузырь настороженности. Они периодически поднимают глаза, наблюдая за комнатой. Я привлекаю внимание одной маленькой девочки и ободряюще улыбаюсь ей, но она отводит взгляд и не улыбается в ответ, в ее глазах пустота, которая делает ее мысли непроницаемыми. Такая своеобразная форма самосохранения, но это то, что ни один ребенок не должен культивировать.

Женщины, сбившись в небольшие группы, тихо разговаривают друг с другом или просто сидят и смотрят в пространство.

– Где они живут?

Мадам Хабиб пожимает плечами.

– Счастливчики делят комнаты в bidonville мимо которого мы проезжали по пути сюда.

Это слово мне незнакомо, и она замечает мое замешательство.

– Bidonville – это название трущоб. Вы видели эти лачуги? Они сделаны из обрывков мусора, обломков и кусочков всего, что можно найти. Бидон – это металлическая емкость, жестяная банка или бочка с маслом, так что это буквально означает город жестяных банок. Но не всем женщинам и детям посчастливилось иметь приют в виде лачуги для ночлега. Некоторые разбивают лагерь на пляже или в песчаных дюнах. Некоторые работают в борделях и будут там спать. Мы можем предоставить им безопасное место и еду только в дневное время здесь. Их ночи полны опасностей.

Когда я сажусь на корточки рядом с некоторыми детьми, кислый затхлый запах страха, который они носят на своей коже, остро ощущается в моих ноздрях. Я смотрю на их рисунки. На первый взгляд, они выглядят так, как нарисовал бы любой из моих учеников в начальной школе: семьи, стоящие перед домами с каракулями голубого неба вверху и большим желтым солнцем в одном углу. Но когда я приглядываюсь повнимательнее, кровь застывает у меня в жилах, несмотря на душную, жаркую атмосферу комнаты. Дома горят. Израненные люди истекают кровью. Повсюду солдаты с пистолетами и ножами. Эти дети используют резкие цвета – жесткий красный, ярко-оранжевый, отчаянно-черный, грязно-коричневый. Пастельно-розовые и бледно-голубые карандаши почти не тронуты, их кончики все еще аккуратно заточены, в то время как более темные оттенки стерты почти до основания.

Маленькая девочка, смотревшая на меня снизу-вверх, протягивает мне свой листок бумаги. Она все еще не улыбается, но наконец-то встречается со мной взглядом, и я чувствую, что она предлагает мне подарок, единственное, что она может дать. Я беру его осторожно и стараюсь не вздрагивать при виде разорванного на куски тела под деревом. Она нарисовала и себя, маленькую фигурку с коротко остриженными волосами, убегающую прочь, ее рот искажен криком. Она снова внимательно наблюдает за мной, ее большие темные глаза впитывают все. А затем она протягивает палец и очень нежно касается моей руки там, где кожа треснула в щелях между моими пальцами. Она вопросительно смотрит на меня мгновение, а затем оттягивает рукав измазанной грязью футболки, которую она носит. На верхней части ее руки, около плеча, виден рваный шрам, розовый и грубый на фоне ее темной, цвета красного дерева, плоти.