История из Касабланки

Я протягиваю свою руку и тоже очень нежно прикасаюсь к ней, желая исцелить ее, а также невидимые раны, которые терзают ее разум. Похоже, она знает, о чем я думаю, потому что наконец ее серьезное личико расплывается в улыбке, как будто она приняла, что у нас есть нечто общее. А потом она берет меня за руку и поднимает на ноги, подводя к картонной коробке с книжками с картинками. Она отпускает меня на время, вытаскивает из стопки потрепанный экземпляр французских басен и дает его мне, чтобы я поняла, что именно должна прочитать ей, хотя она все еще не произнесла ни единого слова. Мы сидим, скрестив ноги, на цементном полу, и я начинаю переворачивать страницы. У меня ужасный акцент, и я спотыкаюсь на многих словах, но маленькая девочка, похоже, не возражает. Один за другим приближаются другие дети, пока я не оказываюсь в окружении. Когда я поднимаю взгляд, они все еще внимательно наблюдают за мной, но то тут, то там в их глазах мелькает веселье. То ли из-за моих попыток читать по-французски, то ли из-за чего-то в рассказе, я не уверена. Но мне все равно. Этот крошечный проблеск эмоции – любого рода положительного чувства – означает для меня целый мир. Поэтому я продолжаю и время от времени поднимаю потрепанные страницы, чтобы показать им иллюстрации. Они вежливо кивают, мудро обдумывая поучительную басню о ленивом кузнечике и трудолюбивом муравье. Когда я заканчиваю эту историю, маленькая девочка протягивает руку и переворачивает страницу, чтобы я начала следующую.

В машине на обратном пути в город я сижу тихо, почти не разговаривая.

– Итак, мадам Харрис, – говорит месье Хабиб, – что вы думаете о нашем центре?

Мадам Хабиб поворачивается на пассажирском сиденье и замечает:

– Моего мужа, возможно, не пускают внутрь, но он и многие другие владельцы магазинов помогают собирать деньги, чтобы центр мог существовать. Мужчины поддерживают нас таким образом.

– Я думаю, что это ужасное и в то же время замечательное место, – отвечаю я. – Ужасно, что это необходимо, и ужасно видеть, насколько эти женщины и дети травмированы. Но замечательно знать, что есть такие добрые люди, как вы, которые обеспечивают им безопасность и пытаются помочь.

Месье Хабиб кивает.

– Вы правы. Мы не должны жить в мире, где необходимо такое место, как этот центр. Это ужасное обвинение человеческой расе, не так ли? Но для полного решения данной проблемы понадобится нечто невообразимое: потребуется совместная работа правительств, прекращение войн и голода, политическая стабильность во всем регионе. Не в нашей власти сделать так, чтобы это произошло, не в нашей жизни. И посему, хотя это и не решение основной проблемы, мы должны сделать все, что в наших силах. Невозможно стоять в стороне и позволять этим страданиям продолжаться в нашей стране. В конце концов, мы не были бы людьми, если бы не пытались делать то, что можем, не правда ли? – страстно высказывает он. Его английский звучит более уверенно, чем обычно.

Мадам Хабиб улыбается мне.

– Мадам Харрис, не могли бы вы прийти в другой раз и почитать детям снова? Сегодня это стало большим подспорьем для других волонтеров, позволило нам провести больше времени с женщинами.

– Конечно, – отвечаю я. Это кажется ничтожно малой помощью, но это все, что я могу предложить на данный момент. И как сказал месье Хабиб, мы не были бы людьми, если бы не попытались сделать то, что в наших силах. Каким бы незначительным ни казалось содеянное, оно очень важно, учитывая проблемы, с которыми сталкиваются эти женщины и дети. Я намерена вернуться в книжный магазин в торговом центре и попытаться найти еще какие-нибудь книжки, которые могут понравиться детям. На французском и попроще, чтобы мне было легко читать.

Вернувшись домой, я направляюсь прямо наверх, чтобы тщательно вымыть руки, прежде чем войти в комнату Грейс. Я сижу среди ее книг и игрушек и смотрю, как послеполуденный свет играет на выцветшем берберском ковре, оживляя его краски и освещая серебряную луну и звезды, висящие над кроватью. Я вдыхаю знакомый запах Грейс – смесь свежевыстиранных простыней и детского лосьона. Затем я завожу музыкальную шкатулку и поднимаю крышку.

Ноты давней колыбельной наполняют воздух, когда я прижимаю к сердцу свою маленькую дочь и начинаю плакать; горячие слезы отчаяния и сострадания текут по моему лицу, я плачу от всего сердца. За всех детей, которые заблудились на этом пути.

Дневник Жози – пятница, 30 мая 1941 года

Я не очень хорошо сплю с тех пор, как подслушала тот разговор между папой и мамой. Теперь ей известно, что он помогает мистеру Риду, но она не предполагает, что я тоже об этом знаю. Такое чувство, что мы все храним секреты друг от друга. Единственный человек, который остается в блаженном неведении относительно того, что происходит прямо у нее под изящным носом, – это Аннет. Все потому, что она слишком много времени проводит в кино, в парикмахерской и на танцах с Оливье.