В конечном счёте ведь всё сводилось к тому, что цивилизации уготован один конец — гибель. Что и заставило могучее Сверхсущество снисходительно махнуть рукой, предлагая повозке греметь по колдобинам жизни до конца, до бездны.
Не было ничего необычного в размышлениях Кобыло о свершившемся на Земле, ибо после объявления новой экономической политики он, рассуждая о зле, пришёл к выводу, что на самом деле революционная повозка, видимо, тоже, как и всё в жизни, претерпевает изменения и имеет тенденцию возврата к прошлому. Его мучило значение зла. Он его видел в странных одеждах, вырядившимся под добро. Он никак не мог ещё отойти от расстрела Дворянчикова. Потом убийство старосты, крепкого мужика, исправно ведущего своё хозяйство, справедливого, честного, прямодушного, как каждый русский сельский труженик, потрясло его. На Новый год, когда Дарья была уже на сносях, а он, заботясь о её покое, старался создать все необходимые условия для родов, Кобыло услышал, что в соседнем лесу найден убитый Матеркин, опять же богатый, толковый, умный человек, получивший неполное университетское образование. Происшедшее убийство никого не смутило; на следующий день по улицам прошлись какие-то люди во главе с вечным забулдыгой Белоуровым, кричали, безобразно ругались, грозились сжечь ради будущего всех эксплуататоров дотла.
На одном из плакатов было написано «Долой Бога» и нарисовано на огромном холсте облако, а взобравшийся туда рабочий со штыком сбрасывает седого святого старичка с превеликой силою. Компания в основном состояла из парней соседнего села. Пьяные орали похабные песни, выкрикивали нецензурные слова, за которые бы раньше упекли в полицию. Но сопровождавший на лошади, при оружии и в шинели красноармеец тоже вместе со всеми орал, выказывая радости даже больше, чем пьяные хулиганы. Нездоровый дух носился над когда-то мирным, добронравным селом, славящимся своим богомольством, урожаями и сильными молодыми людьми, которых побаивались далеко в округе.
Дарья, страдая уже предродовой одышкой, оплывшая лицом, сказала, что её беспокоят эти убийства, носящие явно не случайный характер. За всем угадывался дьявольский план: убивали всё больше настоящих хлеборобов, священников. Кобыло лишь усмехнулся её проницательности, хотя и сам думал об этом. Но как только сказала, тут же засомневалась: этого не может быть по той причине, что стране всегда были нужны во все времена не только хорошие хлеборобы, но ещё и здоровые крепкие люди. История знает массу тому примеров: даже хан Батый или Чингисхан, уж настолько известные своей неумолимой жестокостью, настоящих хлеборобов, крепких работников щадили и ценили за труд, за хлеб, ибо, как говорится, на Бога надейся, а сам не плошай. Иван, соглашаясь с женой, выискивал в действиях советской власти черты, подкрепляющие его мысли, и находил их немало. Правда, на его слова Дарья сказала:
— Всякий тонущий увидит в своём воображении соломинку, за которую попытается ухватиться.
— Я не тону, — засмеялся Иван, похлопывая её по плечам со своим обычным добродушием, радуясь жизни, весёлому нраву беременной жены, тому, что её предсказания относительно Бурана сбылись. Не только к породистому жеребцу приводили молодых норовистых кобылиц на случку, за что Иван брал плату, но даже его любимая Каурка, видимо, принесёт к весне жеребёнка. Он радовался, несмотря на угрозы с улицы, посматривал на свои могучие руки, на свой крепкий двор, на книги, которые читал, на жену, Настасью Ивановну и повитуху, и думал, что мир для него полнится неизбывной силой. Правда, беспокоило лишь то обстоятельство, что участившиеся походы пьяных молодых революционеров, как они себя именовали, никого в селе особенно будто не тревожили. Через некоторое время и сам Кобыло перестал обращать внимание на шум с улицы.
Он возвращался к жене, с виноватой улыбкой поглядывавшей на него потемневшими, влажными, округлившимися глазами, в которых виделся новый для него мир ласкающей его доброты. Осторожно дотрагивался до тугого живота и улыбался хитрой улыбкой, как бы говорившей: и моя заслуга в том есть.