Если доселе у Готтшалька были только враги, то ныне выступили скорее благочестивые, чем ученые люди за него и за его учение. Тот прием, которым Гинкмар Реймский в своей работе «Ad reculusos et simplices» оспаривал воззрение его о предопределении к смерти, побудил одного монаха по имени Ратрамна Корбиесского выступить на защиту этого учения. Когда Гинкмар возбудил вопрос о предопределении, то аббат Серват Луп Феррьерский и епископы Пруденций Тройесский, Венилон Сенский и Ремигий Лионский высказались за двойное предопределение и частное спасение Божие, другими словами, значит против всеобщности спасения. А так как изложенные воззрения вскоре были запечатлены в соборных постановлениях Гинкмаром на соборе Киерсийском 853 г., а его противниками на соборах Валенсском 855 г. и Лангресском 859 г., то спор вследствие этого только распространился и усилился. На французском национальном соборе в Савониере у Туля (859 г.) явилась опасность столкновения двух теорий. По предложению архиепископа Ремигия Лионского решили отложить дело до ближайшего собора, а на соборе в Туси в 860 г. хотя и не без споров пришли, наконец, к соглашению и к заключению мира. Вопрос о предопределении все же оставался не решенным. Впрочем, воззрение Гинкмара Реймского постепенно стало брать перевес. В соборном послании, им составленном, высказывалась идея всеобщей воли Божией о спасении и о всеобщности спасения.
§ 93. Споры о евхаристии
1. Изречение Господа «ядущий Мою Плоть и пьющий Мою Кровь» доселе принималось просто верующими душами. В IX в. таинство сделалось предметом ученого исследования. Монах Пасхазий Радберт Корбьесский составил сочинение «De corpore et sanguine Domini» (831 г.). Позднее, сделавшись аббатом своего монастыря, он вновь переиздал его с посвящением Карлу Лысому (844 г.). Главное положение гласит: «в евхаристии, хотя и sub figura panis et vini, поистине содержится Тело и Кровь Христовы, и именно „non alia plane caro, quam quae nata est de Maria et passa in cruce et reserrexit de sepulcro“» (с. 1). Он высказывал здесь веросознание церкви. Но упирая слишком сильно на тождественность исторического и евхаристического Христа, не обращая должного внимания на формы явления, а также создавая своими выражениями, оборотами и особо чудесными рассказами благоприятную почву для кафарнаитских или грубо чувственных представлений, Пасхазий возбудил против себя массу возражений. В одном письме к аббату Эгилию Прюмскому Рабан Мавр прямо заявил, что только naturaliter или по существу, но не specialiter или в форме явления действительное Тело Христово и евхаристическое являются единым. Ратрамн, исследовавший по поручению Карла Лысого этот вопрос, в своем сочинении «De corpore et sanguine Domini» это различие выразил настолько сильно, что в новейшее время высказывают даже предположение, что присутствие Христа в евхаристии он представлял только духовным. Предположение это, впрочем, ни на чем не основанное. Вот философ Скотт Эригена, тот, по свидетельству Гинкмара Реймского, действительно говорил только о голой memoria veri corporis et sanguinis Christi в различных местах своих сочинений. Нечто подобное предполагали и некоторые другие; так, из письма Радберта к Фрудигару и из его толкования Евангелия Матфея явствует, что он вместо «vera caro et verus sanguis» говорил о «quaedam virtus catnis et sanguinis». Напротив, иные вполне отрицали образность Евхаристии. Вследствие этого они думали, что подобно всякой пище Св. Дары подлежат действию пищевания. С XI в. направление это стало именоваться стеркоранизмом.