Мечта об основании восточной мировой монархии не осуществилась; вместо этого, честолюбивый мечтатель должен был основать свой престол на западе. Когда он возвратился во Францию, то, вместо муфтиев и имамов, нашел папу и епископов, и с ними должен был иначе вести переговоры, чем с шейхами у великой мечети. Папа, прочитав в «Монитере» о египетских распоряжениях Бонапарта, пришел в крайнее смущение. Эти приказы вполне способны были подтверждать широко распространившуюся тогда в Европе молву, что Бонапарт перешел в магометанство. Молва эта была опровергнута по его возвращении, и друзья его всячески старались убедить папу, что те безбожные прокламации составляли лишь злобный вымысел, распространенный в газетах врагами первого консула. Окружающие Бонапарта скоро заметили, что у него имеются какие-то планы касательно церкви. Некоторые советовали ему не вмешиваться в деда религии. Но ему это казалось не основательным, потому что тогда римский католицизм сделался бы опасной силой. Он находил нужным привлечь духовенство к новому порядку вещей и таким образом порвать последнюю нить, которая еще связывает старый королевский род со страной. Другие хотели побудить его стать во главе французской национальной церкви. И эта мысль также не была принята им. Он чувствовал, что сделает себя сметным, если он, солдат, захочет играть роль папы. Разве Руссо не сделался сметным, когда он провозгласил культ Высшего Существа, как свое изобретение, а также и Директория со своим теофилантропизмом? Некоторые затем давали ему совет ввести протестантство. Но он был того воззрения, что сделай он это, и вся страна станет против него. Это мог бы сделать Франциск I в XVI веке; но теперь это стало невозможно. Протестантизм не есть религия Франции; прошедшие века навсегда решили положение и судьбу протестантизма во Франции «Разве мы обладаем, – спрашивал он, – протестантскими воспоминаниями? Могут ли проповеди производить глубокое впечатление, если их не слышали в детстве? Как мало пригодны пустые и холодные протестантские церкви для возбуждения благоговения!». В этих возражениях, очевидно, сказывался отголосок полемики Боссюета против протестантизма. Бонапарт как раз в это время имел при себе сочинения знаменитого и красноречивого епископа, и ревностно изучал их. Да, католицизм Боссюета – вот что он, по зрелом размышлении, решил утвердить во Франции, – католицизм, который бы столь же был совместим с воинственной политикой, как и с монархической системой, следовательно, не тот рабский католицизм, который боязливо и благоговейно прислушивается к велениям Рима, а свободомыслящий, туземный галликанизм, в делах веры подчиненный Риму, но совершенно независимый от него в церковном управлении. На всякий случай, конечно, лучше всего наперед склонить папу, а затем уже водрузить знамя галликанизма. Для Бонапарта католицизм, как религия, имел особенные преимущества вследствие того именно, что требовал для себя папы. Его положение в Италии укрепилось уже настолько, что он без затруднения, думалось ему, может захватить папу в свои руки: а вместе с этим к нему перейдет и все громадное влияние папы над всем остальным миром. Папство, которое он прежде называл «старой заржавевшей машиной», вдруг сделалось моральным рычагом» громадной важности. «Поповство» и «слабоголовые глупцы», как он честил духовенство, теперь превратились в людей, к которым он обращался как к почтенным и благочестивым отцам. Когда его посланник отправлялся в Рим и спросил его, как нужно обращаться с папой, то Бонапарт отвечал: «Так, как если бы под его командой находилось 200,000 войска». Генералы его, однако, не могли усвоить себе такого представления, потому что слишком долго дышали атмосферой безбожных клубов. Они боялись, как говорит Тьер, «как бы не рассмеяться у подножия алтарей». Но Бонапарту во что бы то ни стало, нужно было войти в соглашение с папством, потому что с его помощью только он и мог достигнуть императорской короны, к которой уже страстно стремился. Для этого нужно было заключить с папой конкордат, о котором и начаты были переговоры.