История книгоиздания в Европе. Пять веков от первого печатного станка до современных технологий

То, что покровители обеих партий оказывали свои благодеяния в основном за счет налогоплательщиков, было симптомом упадка настоящего интереса к литературе ради самой литературы. Аддисон получил в награду пост государственного секретаря, Стил и Конгрив – различные должности, второй также стал государственным секретарем Ямайки; Мэтью Прайор служил на дипломатическом поприще и дослужился до ранга посла; Свифт стал деканом собора Святого Патрика в Дублине, а епископство упустил только из-за того, что понадеялся на возвращение тори, которого не произошло. Александр же Поуп стоит на отдельной ступеньке. Его доля в наследственных богатствах была достаточно велика, чтобы дать ему полную независимость от нужды выпрашивать денежные вознаграждения, а его принадлежность к католической церкви так или иначе препятствовала любому политическому возвышению. Поэтому он мог сказать о себе, что стоит «слишком высоко для покровителя, хотя порой я и снисхожу, чтобы назвать министра другом». Скорее он благородно использовал свое положение литератора, который в то же время был на равных с богатыми и могущественными, для того чтобы помогать коллегам-сочинителям, поощрять самоуважение издателей и способствовать укреплению связей между автором, издателем и публикой.

Своеобразный английский способ наградить автора за политические услуги и одновременно удовлетворить его тщеславие состоял в присуждении ему звания поэта-лауреата. Драйден получил его в 1668 году за то, что поддерживал реставрацию Стюартов, а лишился в 1688-м из-за соперника-вига Томаса Шедвелла; Лоуренс Юсден получил звание в 1718 году как признание его оды на свадьбу герцога Ньюкасла, непревзойденного мастера политической коррупции; Колли Сиббер стал поэтом-лауреатом в 1730 году за то, что всю жизнь был верен «венецианской аристократии» и особенно за его направленную против якобитов пьесу The Nonjuror, «Неприсягнувший». Даже Вордсворт (1843) и Теннисон (1850) были обязаны своим званием лояльности к власти, а не поэтическому гению. Понадобился перерыв в виде абсурдного лауреатства Альфреда Остина с его двадцатью с лишним томами нечитабельных стихов, чтобы в конце концов это звание сошло с политической арены и облачилось в достоинство, которым может гордиться даже великий поэт.

Сама близость литературного меценатства к политическим махинациям стала причиной его конца. Ибо начиная с Роберта Уолпола и заканчивая Биллем о реформе 1832 года правительство, каких бы оно ни придерживалось взглядов, считало более эффективным подкупать журналистов и членов палаты общин напрямую, нежели окольным путем через пьесы, памфлеты и стихи. Более того, сам Уолпол не интересовался литературой; Эдвард Янг и Джон Гей – единственные поэты, которых он осыпал милостями из государственного кармана. В 1760-х годах Георг III и маркиз Бьют недолго пытались возродить официальное покровительство: Гиббона сделали лорд-комиссаром торговли и плантаций (годовой доход 700 фунтов), Робертсон получил синекуру королевского историографа Шотландии (200 фунтов), а Юма назначили заместителем государственного секретаря по Шотландии. Бьют оплатил расходы на печать «Фингала» и «Теморы» Макферсона и назначил их автора секретарем губернатора Западной Флориды (1764).

Но к тому времени и двор, и аристократия потеряли интерес к обществу литераторов. Власти предержащие перестали якшаться с поэтами и писателями. Даже такой интеллектуал, как Хорас Уолпол, насмехался над «наглым Смоллетом, ничтожным Джонсоном, никчемным Голдсмитом» и чванливо ставил им на вид, «как мало они умножили славу эпохи, в коей все искусства и все науки поощряются и награждаются». Неудивительно, что писатели платили за снобизм острой сатирой, как, например, у Черчилля: «Они меценатствуют из моды, не более того, и содержат поэта, как содержат шлюху». А Джонсон прямо сказал: «С покровительством покончено».

По существу, теперь писатели могли обойтись и без случайной и даже без регулярной поддержки титулованных спонсоров. Ибо профессионал, то есть издатель, одержал победу над любителем в финансовом смысле. Авторские гонорары непрерывно возрастали по мере того, как издатели пожинали плоды Закона об авторском праве. Говоря о суммах, выплаченных литераторам XVIII века, надо помнить, что, по оценке доктора Джонсона, а он знал, о чем говорит, на жизнь в среднем уходило всего около 30 фунтов в год. Хотя великий доктор цинично заявлял, что всегда писал исключительно из «жажды денег, единственного известного мне мотива литератора», он также признавал, что «я всегда говорил, что книготорговцы – люди щедрые». Словом, не имел причин жаловаться на свои вознаграждения. Он получил 10 гиней за London, «Лондон» (1738), 20 гиней за «Тщету», 125 фунтов за «Расселаса» (1759) и 100 гиней сверх оговоренного гонорара за «Жизнеописания поэтов».