Особенностью книгоиздания XVII—XVIII веков были кооперативные ассоциации. С самого начала для этой отрасли были характерны партнерства. В первые годы это, несомненно, объяснялось недостатком капиталов у печатников-издателей, как в случае Гутенберга и Фуста, но позднее, по всей видимости, вызывалось главным образом желанием разделить риск публикации с неопределенными перспективами. Здесь в авангарде XVII века шла Франция, где синдикаты так же легко основывались под конкретное предприятие, как легко распускались после его исполнения. Издание Первого фолио пьес Шекспира в 1623 году было как раз таким совместным предприятием четырех лондонских издателей – Уильяма Джаггарда, Эдварда Блаунта, Джона Смитуика и Уильяма Эпсли. Характерной чертой английских партнерств – так называемых конгеров – XVIII века была их деловая организация, включая ограничение членства настоящими издателями, которые могли свободно покупать и продавать доли. «Жизнеописания поэтов» Джонсона таким образом финансировали тридцать шесть книготорговцев, его словарь – конгер из семи участников; а в 1805 году была продана одна сто шестидесятая доля в этой книге. Это случай исключительный, но доли в двадцать четвертую часть встречались довольно часто. Томас Лонгман, основатель фирмы Longmans, Green & Co., умело манипулировал такими конгерами; Джон Ривингтон и Джон Марри – еще два издателя, фирмы которых разбогатели подобным же образом.
В конце концов конгеры сошли на нет по причине возросших богатств отдельных издателей, из-за чего они уже не так боялись рисковать, но главным образом потому, что к концу столетия кооперативный дух уступил место беспощадным догматам несдерживаемой конкуренции.
Однако XVIII век кончился не раньше, чем произвел на свет то, что, если б не гений изобретателя, было бы невразумительным анахронизмом. Джон Белл (1745—1831) заслужил отдельное место в истории производства шрифтов, типографской краски, печатного и переплетного дела не менее, чем в истории журналистики (как газетной, так и журнальной), книготорговли и народного просвещения. Этот человек не только попробовал себя во всех этих профессиях, которые к тому времени практически уже стали полностью самостоятельными, но и надолго прославился более чем в одной из них.
Именно Джону Беллу, убежденному стороннику просвещения, предприимчивому издателю и опытному редактору, мы обязаны такими собраниями, как The British Theatre, «Британский театр» (21 том, публиковалось еженедельными выпусками, начиная с 1776 г.), Poets of Great Britain from Chaucer to Churchill, «Поэты Великобритании от Чосера до Черчилля» (109 томов, 1777—1792) и Constitutional Classics, «Конституционной классикой» (1813; включая всего Блэк-стона), – эти три серии даже через полтора с лишним века остаются непревзойденными.
Именно Джону Беллу – словолитчику – мы обязаны шрифтом белл, который создал для него Ричард Остин в 1788 году и который, выйдя из моды у английской публики, заработал огромную популярность в Америке, откуда в конце концов вернулся в Англию.
Но шрифт белл был только побочным следствием неутомимой деятельности Белла в мире книг и газет. Он произвел революцию во всей типографике и внешнем виде английской прессы. Он был основателем или сооснователем полудюжины утренних, вечерних и воскресных газет. Он перессорился со всеми своими партнерами, но только после того, как заставил их согласиться на его реформы. Одним из его начинаний была The Morning Post (1772), одна из трех известнейших лондонских газет. Его English Chronicle в 1786 и его же The World в 1787 году изгнали из газетного мира длинную s – f, от которой Белл впервые избавился в своем издании Шекспира 1785 года. Белл первым из печатников понял, что газету читают в ином темпе и с иными целями, нежели книги, и сделал соответствующие выводы с типографской точки зрения. Его газеты нарушили сплошную верстку книжной страницы и вывели на первое место абзац в качестве единицы, на которой сосредоточен интерес читателя газеты. Что лучше говорит о Белле как о печатнике и журналисте, чем то, что The Daily Universal Register в 1787 году сразу же скопировала все особенности типографики и верстки его газеты The World и даже еще сильнее полагалась на ее образец (если это вообще было возможно), когда 1 января 1788 года сменила свое название на The Times. Единственное, что The Times не повторила за Беллом еще 15 лет, – это его разумнейший отказ от длинной f. Таким образом, Джона Белла можно назвать крестным отцом, хотя и невольным, того, что превратилось в величайшую газету мира.
Официальная и частная печать