Почти все кантоны приняли новую конституцию и признали людей, собиравшихся привести ее в действие. Но в мелких кантонах, Швице, Ури, Унтервальдене, Ап-пенцеле, Гларисе, Граубиндене, пламя мятежа, раздуваемое Редингом и его приверженцами, вскоре привело к восстанию горцев. Надеясь взять верх силой, федералисты собирали народ в церквях и склоняли его отвергнуть конституцию. Они уверяли, что Милан осажден англо-русской армией, а Французская республика так же близка к падению, как была в 1799 году. Но, уговорив отвергнуть конституцию, они не смогли склонить горцев к междоусобной войне. Мелкие кантоны ограничились тем, что послали депутатов в Берн — объяснить французскому посланнику Вернинаку, что имеется в виду не ниспровержение нового правительства, а желание только отделиться от Гельветического союза, остаться в горах независимыми и возвратиться к своему правлению, то есть к чистой демократии. Они даже хотели договориться о новых отношениях с центральным правительством в Берне под покровительством Франции. Разумеется, посланник отказался от таких переговоров и объявил, что не признает другого правительства, кроме бернского.
В Граубиндене происходили события, которые лучше всего отражали настроения, волновавшие тогда Швейцарию. В долине Верхнего Рейна, которую возделывают граубинденские горцы, находилось поместье Базён, принадлежавшее императору Австрийскому. Это поместье давало императору звание члена Граубинденского союза и прямое влияние на состав местного правительства: он назначал главу из трех представляемых ему кандидатов. С тех пор как Франция присоединила Граубинден к Гельветическому союзу, император, оставаясь владельцем Ба-зёна, отдал поместье в распоряжение управляющего. Этот управляющий возглавил восставших граубинденцев и принял поручение представить их настоятельную просьбу о принятии под австрийское покровительство. Нельзя было яснее показать, на какую партию в Европе желали опереться.
К этому волнению умов прибавилось кое-что поважнее: народ вооружался, приводил в порядок оружие, оставленное русскими и австрийцами в последнюю войну, назначил и выдавал жалованье бывшим солдатам швейцарских полков, изгнанных из Франции. Бедные горцы, думая в простоте душевной, что опасность угрожает их вере и независимости, толпами стекались в ряды мятежной армии. Богатые швейцарцы щедрой рукой раздавали деньги в счет миллионов, хранящихся в Лондоне. Ланд-мана Рединга провозгласили главой союза. Новые сподвижники гельветической свободы воодушевляли народ памятью о битвах при Морате и Земпахе54
.Трудно понять подобное безрассудство с их стороны, когда французская армия повсюду окружала швейцарские границы. Но народ уверили, что у Первого консула руки связаны, что за них вступились иностранные державы и Франция не может двинуть в Швейцарию ни одного полка, не накликав на себя всеобщей войны.
Однако, несмотря на столь мощное воздействие, бедные горцы Ури, Швица и Унтервальдена, наиболее вовлеченные в эти печальные события, действовали не так усердно, как хотелось их вождям, и объявили, что не выйдут за пределы своих кантонов. Гельветическое правительство имело в распоряжении около четырех или пяти тысяч войска, из которого тысяча или тысяча двести человек служили для охраны Берна, несколько сотен разместились по гарнизонам, а три тысячи стояли в кантоне Люцерн, на границе Унтервальдена, для наблюдения за восстанием. Отряд мятежников находился в селении Гергисвиль.
Вскоре дело дошло до перестрелки, и с той, и с другой стороны пало несколько убитых и раненых. Пока эта стычка происходила на унтервальденской границе, генерал Андермат, командир войск правительства, вздумал разместить в Цюрихе несколько пехотных рот для охраны арсенала. Цюрихская аристократия воспротивилась распоряжению генерала и не пустила солдат Андермата в город. Напрасно генерал велел кинуть несколько бомб: жители отвечали ему, что скорее сгорят, но не сдадутся и не откроют ворота притеснителям свободы Швейцарии.
Швейцарское правительство не знало, на что решиться в таком затруднительном положении. Выступая против открытой силы федералистов, оно не имело на своей стороне ни пламенных патриотов, желавших безусловного единства, ни умеренных масс, которые были расположены к революции, но видели от нее одни ужасы войны и присутствие иностранных войск. В это время правительство убедилось, чего стоит народная любовь, купленная ценой вывода французских войск.
В затруднении своем оно заключило перемирие с мятежниками, а потом прибегло к помощи Первого консула, убедительно прося о французском посредничестве, которого хотели также и мятежники, желавшие, чтобы их отношения с центральным правительством были определены с согласия посланника Вернинака.