Поверенный бернского правительства, встретив такой суровый прием в Париже, не преминул обратиться к посланникам австрийского, русского, прусского и английского дворов. Граф Морков, хоть и выступал против поступков Франции в Европе, не решился, однако же, отвечать ему, а тотчас отправил курьера к своему двору с извещением о том, что бернское правительство формально просит заступничества Англии.
Курьер бернского посланника прибыл к лорду Хокс-бери в то время, когда кругом раздавались возгласы в поддержку храброго швейцарского народа, который будто бы защищал от бесчеловечного притеснителя свою религию, свою независимость. Англичане ощущали себя растроганными, собирали щедрые пожертвования. Но наигранность чувства не допустила его сделаться общим, оно ограничилось знатными сословиями, которые обыкновенно одни интересуются ежедневными политическими делами. Лорд Гренвиль, Уиндхем и Дандас с новой силой начали обвинять Аддингтона в так называемой слабости.
Парламент только что возобновил свою работу и готовился собраться после общих выборов. Английский кабинет не знал, какой стороны держаться, министры опасались первых заседаний и сочли за благо принять несколько дипломатических мер, которые могли бы служить им оправданием в защите от противников.
Первой мерой стала нота в Париж, которая говорила в пользу швейцарской независимости и протестовала против всякого посредничества со стороны Франции. Это не могло удержать Первого консула, а повлекло за собой только обмен неприятными объяснениями.
Но кабинет Аддингтона не ограничился одними объяснениями. Он отправил в Швейцарию поверенного Мура, с поручением увидеть и выслушать предводителей восстания, увериться, твердо ли они решили сопротивляться, и в таком случае предложить им финансовую помощь от Англии. Кроме того, ему велели купить в Германии оружие для доставки швейцарским мятежникам.
Надо признаться, такая мера была незаконна и не могла быть оправдана ничем.
Австрийскому двору — чтобы оживить его старинную вражду с Францией, усилить негодование из-за последних германских событий, а особенно встревожить по поводу границы Альп, — предложили сто миллионов флоринов, если он согласится словом и делом защищать Швейцарию. Это известие прислал в Париж сам граф Гаугвиц, который старался тщательно следить за всем, что касалось сохранения мира.
Не столь явную попытку договориться предприняли с императором Александром и вовсе не прибегали к подобной мере с прусским кабинетом.
Меры английского кабинета, довольно предосудительные во время мира, не могли иметь особой важности, потому что все дворы континента больше или меньше были связаны с политикой Первого консула: одни, подобно России, оттого что в настоящее время оказались причастны к его делам, другие, подобно Пруссии и Австрии, оттого что сами ожидали от него личных выгод.
В самом деле, Австрия в это время требовала и наконец собиралась получить вознаграждение для эрцгерцога Тосканского. Но английский кабинет совершил поступок гораздо важнее, имевший серьезные последствия.
Приказание английским войскам покинуть Египет было отдано, но распоряжение о выходе с Мальты не послано. До сих пор это замедление происходило по извинительным причинам, которые скорее зависели от французского, чем от английского правительства.
Читатель помнит, что Талейран оставил без внимания одну из статей Амьенского договора, гласившую, что договаривающиеся стороны попросят Пруссию, Россию, Австрию и Испанию подтвердить своим ручательством новый порядок вещей, объявленный на Мальте. В первые же дни по заключении договора английские министры, спеша получить это ручательство до вывода с Мальты войск, с величайшим усердием добивались его от всех дворов. Но французские посланники не получали инструкций от своего министра. Шампаньи имел благоразумие действовать в Вене так, будто получил инструкцию, и Австрия дала свое ручательство.
Напротив, русский император, вовсе не разделяя пристрастия своего родителя ко всему, касавшемуся ордена Св. Иоанна Иерусалимского, находил требуемое ручательство обременительным для себя и не желал давать его, потому что оно могло рано или поздно поставить его перед необходимостью выбирать между Францией и Англией. Французский посланник не имел от своего двора инструкций о поддержке английского министерства в его требованиях и не осмеливался действовать без предписания. Поэтому русский кабинет не торопился объясниться и вовсе ничего не отвечал. То же самое и по тем же причинам происходило и в Берлине.
Из-за такой небрежности, длившейся несколько месяцев, вопрос о ручательстве оставался без решения, и английские министры имели полное право откладывать вывод войск. Неаполитанский гарнизон должен был занять Мальту впредь до восстановления порядка. Англичане пустили его на остров, но не в укрепления.
Наконец французская канцелярия спохватилась, но было уже поздно. На этот раз русский император, приглашенный объясниться, решительно отказался от ручательства.