Полагая опасным отпустить их в море перед объявлением войны, Наполеон перевел часть их в крепость Флис-синген и послал туда офицера с поручением принять на себя всю власть, какую имеет военный комендант во время войны, и немедленно вооружить крепость.
Остальная часть войск была отправлена в Бреду и Ним-веген для составления корпуса в двадцать четыре тысячи человек. Этот корпус под началом умного и твердого командира, генерала Мортье, должен был занять Ганновер при первом неприятельском действии со стороны Англии.
Между тем это вторжение оставалось делом совсем нелегким в политическом отношении. Король Английский был членом Германского союза и имел право на защиту союзных государств. Прусский король, управляющий делами Нижнесаксонского округа, к которому принадлежал Ганновер, оказался естественным защитником этого владения. Следовательно, надлежало обратиться к нему и получить его согласие, что, впрочем, стало бы для короля очень обременительным, потому что означало бы вмешательство Северной Германии в предстоящую распрю и, может быть, блокаду Везера, Эльбы и Одера англичанами.
Правда, берлинский двор обнаруживал большую симпатию к Франции и получал за то щедрые вознаграждения. Симпатия эта могла побудить его устраниться от всяких проектов коалиции, даже постараться предотвратить их и уведомить о них Первого консула. Но при тогдашнем положении дел отношение это не превратилось еще в союз настолько, чтобы им можно было руководствоваться в случае какой-нибудь важной жертвы со стороны Пруссии.
Первый консул тотчас послал адъютанта Дюрока, хорошо знавшего берлинский двор, известить прусского короля об опасности разрыва между Францией и Англией и намерении французского правительства вести войну до победного конца. Ему велели упомянуть, что Первый консул не желает войны ради самой войны и что если монархи, чуждые конфликта (прусский король и русский император), найдут средство спасти положение и заставить Англию выполнить пункты договора, то Наполеон немедленно остановится на своем пути войны.
Первый консул счел также необходимым послать извещение русскому императору. В письме он припоминал все события, случившиеся после Амьенского мира, и изъявлял желание, хоть и не просил прямо, прибегнуть к его посредничеству: до такой степени он был уверен в правоте своего дела и справедливости императора Александра.
За всеми этими столь быстрыми мерами последовала еще одна, относительно Луизианы. Что надлежало делать с этим богатым владением? В Луизиане не было ни одного солдата, для занятия этой обширной провинции в военное время четырех тысяч человек оказывалось недостаточно. Жители, хоть и французского происхождения, переменили в течение столетия столько повелителей, что не дорожили уже ничем, кроме своей независимости.
Североамериканцы с неудовольствием смотрели на то, как французы завладели рейдами Миссисипи и их главным торговым путем в Мексиканский залив. Они даже обратились к Франции с просьбой предоставить их торговле и судоходству выгодные условия транзита в гавань Нового Орлеана.
Поэтому, если французы хотели ныне сохранить Луизиану за собой, им следовало ожидать враждебных действий со стороны англичан и недоброжелательства со стороны американцев, которые не желали иметь в качестве соседей никого, кроме испанцев.
Все колониальные мечты Первого консула рассеялись после уведомления Георга III, и он тотчас же принял твердое решение. «Я не оставлю за собой, — сказал он одному из своих министров, — ни одного владения, которое не находится прочно в нашей власти и может поссорить меня с американцами. Напротив, я пожертвую этой землей, чтобы привязать их к себе, чтобы поссорить с англичанами. Я создам англичанам врагов, которые со временем отомстят за нас. Я решился и отдам Луизиану Соединенным Штатам. А поскольку они в ответ не могут дать нам никакого владения, то я возьму с них деньги на оружие, которое применю против Великобритании».
Первый консул не хотел делать займа: при помощи большой суммы, добытой таким путем, при помощи умеренного увеличения налогов и постепенной распродажи некоторого количества государственного имущества он надеялся покрыть все издержки войны.
Он вызвал к себе министра финансов Барбе-Марбуа, служившего некогда в Америке, и морского министра Декре, потому что желал узнать их мнения. Марбуа высказался в пользу продажи колонии, Декре — против. Наполеон выслушал их очень внимательно, по-видимому, без малейшего пристрастия к доводам того и другого, для того только, чтобы увериться, не упустил ли из виду какую-нибудь важную сторону вопроса.
Еще больше утвердившись в своем решении, он попросил Барбе-Марбуа пригласить американского посланника Ливингстона и начать с ним переговоры насчет Луизианы.
В это время, как нарочно, прибыл в Европу Джеймс Монро (тогда губернатор штата Виргиния), чтобы решить с англичанами вопрос о морском праве, а с французами — о судоходстве по Миссисипи.