Говорят, будто между Францией и Англией существуют разногласия, — я не слышал о них. Я знаю только, что остров Мальта не был оставлен в положенный срок, но не думаю, чтобы ваши министры решились изменить английскому слову, отказавшись выполнить условия договора. Не думаю также, чтобы вы своими заявлениями хотели испугать французский народ: его можно уничтожить, милорд, но никогда нельзя испугать!
Посланник, удивленный и несколько смущенный, при всем своем хладнокровии, отвечал, что англичане не хотели ни того ни другого, а, напротив, старались соблюсти доброе согласие с Францией.
— Если так, — подхватил Первый консул, — надо уважать договоры! Горе тому, кто не уважает договоры!
Затем он подошел к посланнику Азара и графу Морко-ву и громко сказал им, что англичане не хотят оставлять
Мальту, отказываются исполнять свои обязательства и договор надо покрыть черным крепом.
Он прошел далее, заметил шведского посланника и вспомнил о неуместных депешах его правительства Германскому сейму, обнародованных в то же самое время.
— Видно, ваш король забыл, — сказал он, — что для Швеции прошли времена Густава Адольфа и она теперь стоит в ряду второстепенных держав?
Этим он завершил обход посетителей, возбужденный, со сверкающим взором, грозный, как разгневанное могущество, но чуждый спокойного достоинства, столь приличествующего могуществу.
Чувствуя, однако, что превысил должную меру, Первый консул вернулся к английскому посланнику, спросил у него, уже мягче, о здоровье жены, герцогини Дорсет, и изъявил желание, чтобы она провела хорошо время во Франции.
Вся эта сцена, тем не менее, должна была жестоко оскорбить самолюбие английского народа и повлечь расплату невежливостью за невежливость. Лорд Витворт обиделся, пожаловался Талейрану и объявил, что впредь не поедет в Тюильри, если его официально не заверят, что он не увидит подобного обращения. Талейран отвечал на жалобы посланника, и тут его хладнокровие, дипломатичность и тонкость всемерно поддержали политику кабинета, расстроенную вспыльчивым характером Первого консула.
В страстной душе Наполеона совершился внезапный переворот. От планов мира, которыми он еще недавно ласкал свое неугомонное воображение, он вдруг перешел к предначертаниям войны, к картинам величия победы и обновления Европы. Круто свернул он с одной дороги на другую. Прежде ему хотелось быть благодетелем Франции и целого мира, теперь он захотел изумить их. Им овладел гнев личный и вместе с тем патриотический. С этих пор желание победить Англию — усмирить, унизить, уничтожить ее — сделалось страстью всей его жизни. Уверенный, что человек может все, обладая большим умом, твердостью и волей, он вдруг решил и в самом деле переплыть пролив и высадить в Англии одну из армий, победивших Европу.
Три года назад Наполеон сказал сам себе, что перевал Сен-Бернар, хотя и слывет непреодолимым препятствием для обыкновенных людей, не станет преградой для него; теперь он то же сказал о проходе между Кале и Дувром и начал готовиться к переправе через него, с твердой уверенностью в успехе.
С этой-то поры изменились его распоряжения. Ум Наполеона, хоть уже и испытавший воздействие безнаказанной власти, тем не менее снова явил чудо человеческого гения, когда пришлось предусматривать и преодолевать затруднения огромного предприятия.
Он тотчас отправил полковника Лакюэ во Фландрию и Голландию осмотреть тамошние гавани, выяснить их положение, размеры, населенность, наличие кораблестроительных материалов. Полковнику велели составить приблизительную таблицу, включающую все суда, занятые каботажной торговлей и рыбной ловлей от Гавра до Текселя и способные идти на парусах за военной эскадрой. Другие офицеры поехали в Шербур, Сен-Мало, Гранвиль и Брест с поручением осмотреть барки, используемые в крупной рыбной ловле, узнать их количество, ценность, общую вместимость. Поступил также приказ чинить канонерские лодки, составлявшие прежнюю булонскую флотилию 1801 года.
Морским инженерам Первый консул велел представить образцы плоскодонных судов, способных поднимать крупные орудия, и предписал начертить план широкого канала между Булонью и Дюнкерком. Затем он велел приступить к размещению войск по берегам и островам от Бордо до Антверпена и немедленно осмотреть все леса по берегам Ла-Манша, чтобы проверить, пригодны ли они для постройки большой военной флотилии.
По мнению Наполеона, военные действия надлежало открыть тремя мерами: занятием Ганновера, Португалии и Тарентского залива, чтобы немедленно запереть берега континента от Дании до Адриатического моря. С этой целью начал он формировать в Байонне артиллерию, собрал в Фаэнце дивизию в десять тысяч человек с двадцатью четырьмя пушками, для вступления в Неаполитанское королевство, возвратил войска, которые сели на корабли в Гельветслуисе для отплытия в Луизиану.