История Консульства и Империи. Книга I. Консульство

Узнав об этом, Талейран чрезвычайно удивился. Он понимал опасения, которые внушало англичанам все, касавшееся Египта, но не мог вообразить, чтобы намерение сдать Мальту, если оно было искренно, могло измениться из-за такой ничтожной причины, как рапорт полковника Себастиани.

Он сообщил об этом Первому консулу, который удивился в свою очередь, но чувствовал все же больше негодования, чем удивления. Однако они с Талейраном рассудили, что надлежит как-то выйти из такого тягостного, невыносимого положения, которое хуже всякой войны.

Первый консул понимал, что если англичане намереваются удержать Мальту и все их жалобы — одни пустые предлоги, то следует объясниться с ними начистоту; если же, напротив, опасения их искренни, то надо их успокоить, открыв им свои намерения в таких непритворных выражениях, чтобы они не могли более сомневаться.

Поэтому он решил встретиться сам с лордом Витвортом, поговорить с ним с полной откровенностью и убедить его в своей непреклонности касательно двух предметов, а именно оставления Мальты и сохранения мира, которого он желал от всей души.

Наполеон отваживался на новый опыт: высказать все, решительно все, даже то, чего никогда не говорят неприятелю.

Восемнадцатого февраля вечером он пригласил лорда Витворта в Тюильри и принял его как нельзя благосклоннее. Посреди кабинета стоял большой письменный стол, Наполеон усадил англичанина на одном конце стола, а сам сел на другом. Затем объявил, что желал с ним увидеться и поговорить прямо, чтобы убедить его в своих истинных намерениях, чего, конечно, ни один из его министров не мог сделать лучше его самого.

Потом он перечислил свои претензии к Англии с самого начала: как он предлагал мир прямо в день своего вступления в консульство, как ему отказали, как он старался начать переговоры при первой возможности, сколько уступок сделал, чтобы добиться заключения Амьенского мира. Затем Первый консул выразил неудовольствие тем, что все его усилия жить в добром согласии с Англией находят так мало взаимности.

«Каждый ветер, который подует с английского берега, — с горечью говорил Первый консул, — приносит мне вражду и оскорбления. Теперь мы дошли до такого положения, из которого непременно надо выйти. Хотите вы выполнить условия Амьенского договора или нет? Я, со своей стороны, выполнил их со строжайшей точностью. Договор обязывал меня оставить Неаполь, Тарент и папские владения в течение трех месяцев, — и французские войска ушли из этих земель меньше чем за два месяца. Между тем прошло десять месяцев со времени ратификации договора, а английские войска до сих пор остаются на Мальте и в Александрии.

Напрасно вы стараетесь обманывать нас на этот счет. Чего вы хотите — мира или войны? Если войны, только скажите: мы начнем ее с ожесточением, до полного поражения одной из наций. Если хотите мира, покиньте Александрию и Мальту.

Мальтийская скала, на которой построено столько укреплений, конечно, имеет большую важность в морском отношении, но еще больше имеет она важности в моих глазах тем, что с ней тесно связана честь Франции. Что скажет мир, если мы дозволим нарушить торжественный договор, заключенный с нами? Он усомнится в нашей твердости. Что касается меня, я решился: скорее соглашусь видеть вас обладателями Монмартра, нежели Мальты!»

Безмолвный, неподвижный, лорд Витворт кратко ответил на заявления Первого консула: сослался на невозможность потушить в несколько месяцев ненависть, которую продолжительная война посеяла между двумя народами, на английские законы, не позволяющие обуздать свободу печати, объяснил пенсии, назначенные шуанам, как вознаграждение прошлых услуг, а не как плату за будущие их действия (странное признание в устах посланника), а прием, оказанный изгнанным принцам, представил в виде гостеприимства, которым всегда отличалась благородная английская нация.

Первый консул заметил, что ответ не удовлетворил его ни в каком отношении, и возвратился к главному предмету, к просроченному освобождению Египта и Мальты. Касательно оставления Александрии лорд Витворт заявил, что оно происходит ровно в то самое время, как они говорят. Сложности с Мальтой он оправдывал необходимостью получить ручательство главных дворов и упорным сопротивлением великого магистра Русполи. Посланник прибавил, что Англия уже собиралась покинуть остров, когда перемены, случившиеся в Европе, породили новые затруднения.

Тут Первый консул прервал английского посланника.

«О каких переменах говорите вы? — воскликнул он. — Верно, не о президентстве Итальянской республики, которое предложено мне до заключения Амьенского договора? И не об учреждении королевства Этрурского, о котором вы также знали раньше? Значит, вы говорите не об этом. О чем же? О Пьемонте? О Швейцарии? Право, не стоит внимания, так мало изменили порядок вещей оба эти факта.