По-вашему, это значит ниспровержение Германии? Ганноверский курфюрст, говорите вы, был очень обижен, потому что, к его несчастью, он являлся и английским королем. Я не слышал, чтобы он очень жаловался на свою долю, потому что, не теряя ничего, он приобрел богатое епископство. Притом же я сильно подозреваю людей, которые так горячо вступаются за курфюрста Ганноверского и показывают столько заботы о нем: мне кажется, они таким образом хотят завладеть доверием короля Английского.
Конечно, Франция сильна, сильнее, чем того может пожелать добрый англичанин. Но наблюдайте за исполнением договора и, если его нарушат, напомните его клятвенное подтверждение: это ваше право и ваш долг.
Однако из-за того, что Франция нынче показалась нам слишком сильной, сильнее, нежели мы сначала думали, нарушать торжественное обязательство, например, удерживать Мальту, — значит недостойно попирать клятвы, оскорблять британскую честь! Если условия
25 Консульство
Амьенского договора действительно не исполнены, то мы вправе удерживать Мальту впредь до исполнения их, но ни минуты дольше.
Надеюсь, наши министры не заставят сказать о себе то же, что говорили о французских министрах после договоров Ахенского, Парижского и Версальского: что они подписывали эти договоры с тайной мыслью нарушить их при первом удобном случае.
Как бы то ни было, беспрестанные выходки против величия Франции, опасения, которые стараются возбудить, только питают смуту и сеют вражду между двумя великими народами. Я уверен, что, если бы в Париже состоялось собрание, подобное нашему, на нем говорили бы об английском флоте и английском владычестве на морях точно так же, как мы теперь говорим о французских армиях и их господстве на континенте.
Понимаю, что между двумя могущественными нациями может существовать благородное соперничество, но помышлять о войне, стремиться к войне только из-за того, что одна нация процветает и обретает силу, безумно и бесчеловечно. Если бы вам сказали, что Первый консул строит канал и хочет перенести море из Дьеппа в Париж, пожалуй, нашлись бы люди, поверившие известию и предложившие начать войну.
Указывают на французские мануфактуры, на их успехи; я видел эти мануфактуры, любовался ими. Но хочу вам сказать, что не боюсь я этих мануфактур так же, как не боюсь французского флота. Я уверен, что английские мануфактуры одержат верх в борьбе с французскими. Пусть же они померяются силами, но пусть это произойдет в Манчестере, в Сен-Кантене. А вести войну, чтобы упрочить успех одних перед другими, — просто варварство.
Французов упрекают в том, что они запрещают ввоз наших товаров в их гавани. Но разве можно отнять у них это право? Очень возможно, что части нашей торговли нанесен ущерб, но это случалось во все времена, после мира 1763 года, после мира 1782 года. Всегда бывали такие отрасли промышленности, которые во время войны развивались дальше своих обыкновенных пределов, а по заключении мира снова принимали меньшие
размеры, зато другие отрасли начинали развиваться стремительно: Неужели из-за честолюбия наших торговцев мы должны проливать потоки английской крови?
Что касается меня, мой выбор сделан. Если в пользу безумных страстей надо жертвовать тысячами людей, я предпочитаю безумства древности: пусть лучше кровь тратится на бесконечные походы Александра, чем на грубую корысть нескольких торгашей, алчущих золота».
Благородные слова Фокса, в которых самый искренний патриотизм не исключал человеколюбия, потому что в великодушном сердце эти два чувства сочетаются друг с другом, произвели сильное впечатление на английский парламент. Они были высказаны очень кстати и не бесплодно, хоть и оскорбили национальное чувство. Притом народ все еще не хотел войны. Партия Гренвиля и Уиндхема сама повредила себе запальчивостью.
Тем не менее дополнительные суммы все же назначили единодушно. Такой успех располагал правительство к улучшению отношений с Францией, потому что министры желали мира, зная, что только вместе с миром они получили свои портфели и с окончанием мира они их лишатся. Действительно, при первом пушечном выстреле Питт непременно принял бы бразды правления по желанию всей нации.