История Консульства и Империи. Книга I. Консульство

Пока длится эта борьба, благоразумие предписывает нашему правительству соблюдать известные меры. Пятьсот тысяч человек должны быть и будут готовы охранять безопасность и честь республики. Перед сложным выбором ставят презренные страсти две нации, общий интерес и одинаковое желание которых склоняются к миру!

Каков бы ни был итог происков в Лондоне, но происки эти не вовлекут другие народы в новые союзы, и правительство может с гордостью сказать, что Англия ныне не в состоянии бороться с Францией одна.

Будем, однако, надеяться на лучшее, будем ожидать, что британский кабинет внемлет только советам мудрости и голосу человеколюбия».

Первому консулу непременно хотелось упомянуть о партиях, разделявших Англию, чтобы иметь случай свободно отозваться о своих врагах, не давая возможности применить его слова к самому английскому правительству. Это был очень смелый и очень опасный способ вмешиваться в дела соседней страны. А особенно жестокую и бессмысленную обиду английской гордости наносило уверение в том, что Англия одна, своими собственными силами, не в состоянии справиться с Францией. Таким образом, Первый консул, правый по сути, выставлял себя неправым по форме.

Когда о его отчете узнали в Лондоне, он произвел на умы еще более сильное воздействие, чем рапорт полковника Себастиани и даже дела, за которые упрекали Первого консула в Италии, Швейцарии и Германии.

Прибавим еще, что вместе с отчетом пришла нота, в которой Первый консул требовал от английского правительства решительного объяснения касательно Мальты.

Английский кабинет наконец вынуждали решиться на что-нибудь и объявить свои намерения насчет спорного острова, послужившего поводом к таким великим событиям. Кабинет оказался в страшном затруднении: англичанам не хотелось ни признаваться в намерении нарушить договор, ни обещать оставление Мальты. В нерешительности вздумали прибегнуть к уведомлению парламента — средству, употребляемому иногда в представительных монархиях, чтобы занять умы и обмануть их нетерпение, но нередко очень опасному, когда использующие его не знают конечной цели своих действий.

Нельзя было придумать уведомления более неискусного. Оно основывалось на несправедливых фактах и, сверх того, заключало в себе оскорбительный намек на недобросовестность французского правительства.

Лорд Витворт начал лучше узнавать правительство, при котором состоял посланником, и тотчас догадался, какое впечатление произведет на Наполеона уведомление, зачитанное английскому парламенту. Поэтому он с крайним сожалением вручил копию его Талейрану, прося министра поспешить к Первому консулу и успокоить его, уверив, что это не объявление войны, а просто предохранительная мера. Талейран тотчас поехал в Тюиль-ри, но не успел предотвратить вспышку гнева властелина, занимавшего этот дворец.

Первый консул был сильно раздражен резкой выходкой английского кабинета, это странное уведомление казалось ему открытым вызовом. Талейран уговорил Наполеона обуздать свой гнев и, если надлежало решиться на войну, предоставить роль зачинщиков англичанам. Первый консул и сам намеревался так поступить, но ему трудно было справиться с собой.

Уведомление стало известно в Париже 11 февраля. На беду, это случилось за день до воскресенья, когда в Тюильри обыкновенно давали прием в честь дипломатического корпуса. Вполне естественное любопытство привлекло во дворец всех иностранных посланников, которым хотелось посмотреть, как в этих обстоятельствах будут вести себя Первый консул и в особенности английский посланник.

В ожидании назначенного часа Первый консул находился в покоях госпожи Бонапарт и играл с ребенком, сыном Луи Бонапарта и Гортензии Богарне. Дворцовый префект Ремюза доложил, что все съехались, и упомянул о приезде лорда Витворта.

Это имя произвело немедленное впечатление на Первого консула. Он оставил дитя, с которым играл, проворно взял под руку госпожу Бонапарт и вышел с ней в приемный зал. Минуя иностранных министров, толпившихся перед ним, он прямо подошел к представителю Великобритании.

— Милорд, — сказал он ему с чрезвычайным волнением, — получили вы известия из Англии? — И почти без паузы продолжил: — Так вы хотите войны?!

— Нет, генерал, — сдержанно отвечал посланник, — не хотим, мы вполне осознаем выгоды мира.

— Так вы хотите войны? — продолжал Первый консул так громко, чтобы его могли услышать все присутствующие. — Мы воевали десять лет; так вы хотите воевать еще десять?!

Кто осмелился сказать, что Франция вооружается? Это значит обманывать мир. В наших гаванях нет ни одного корабля, как утверждают англичане: все корабли, способные к службе, отправлены в Сан-Доминго. Единственная эскадра находится в голландских водах, и уже четыре месяца всем известно, что она предназначена для Луизианы.