История Консульства и Империи. Книга I. Консульство

Власть моя над Европой после Амьенского мира не сделалась ни меньше, ни больше прежнего. Я пригласил бы вас стать участниками в германских делах, если бы вы показали больше расположения ко мне. Вы отлично знаете, что всеми своими действиями я хотел упрочить всеобщий мир.

Укажите мне государство, которому я бы угрожал, которым хотел бы завладеть? Нет ни одного, и вы это сами знаете, нет — по крайней мере до тех пор, пока мир не нарушен.

Если вы опасаетесь моих видов на Египет, я сейчас успокою вас, милорд. Да, я много думал о Египте и опять буду думать, если вы заставите меня возобновить войну. Но я никогда не нарушу мира, которым мы так недолго наслаждаемся, чтобы вновь завоевывать Египет.

Османская империя готовится пасть. Я, со своей стороны, намерен поддерживать ее, пока это будет возможно, но, если она падет, Франция должна иметь свою долю в ее разделе. Однако не беспокойтесь, я не собираюсь сам ускорять события.

Не думаете ли вы, что я обманываю себя по поводу влияния, какое теперь имею на мнения во Франции и в Европе? Ничуть, власть моя не так велика, чтобы я мог себе позволить безнаказанно решиться на своевольное овладение чужой землей.

Мой успех станет возможным только тогда, когда вся вина окажется на вашей стороне, а на моей будет полная справедливость. Если вы еще сомневаетесь в моем желании сохранить мир, послушайте и судите, до какой степени я откровенен. Я молод, а уже достиг силы и славы, которым трудно стать больше, чем они есть теперь. Неужели вы думаете, что я решусь рисковать этой силой и славой в отчаянной борьбе?

Начнись у меня война с Австрией, конечно, я сумею найти дорогу в Вену. Начнись война с вами, я отниму у вас всех союзников на континенте, запру вам доступ к материку от Балтийского моря до Тарентского залива. Вы будете блокировать нас, но я также буду вас блокировать, вы превратите материк в тюрьму для нас, а я сделаю для вас тюрьму из океана.

Однако для развязки дела надо будет употребить большие средства: вооружить 150 тысяч войска, громадную флотилию, отважиться переплыть пролив и, может быть, оставить на дне моря мое счастье, мою славу и саму жизнь. Высадка в Англии — полнейшее безумство, милорд!»

Сказав это, Первый консул, к великому удивлению своего слушателя, начал сам перечислять трудности и опасности подобного предприятия, а затем продолжал с необыкновенной твердостью: «И несмотря на все, милорд, как ни велико подобное безрассудство, я решил пойти на него, если меня к тому принудят. Я рискну моим войском и самим собой. Судите же сами: теперь я силен, счастлив, спокоен; должен ли я рисковать силой, счастьем, спокойствием в таком предприятии? И откровенен ли я, когда говорю, что желаю сохранить мир?»

Успокоившись, Первый консул прибавил: «И для вас, и для меня будет лучше, если вы выполните условия нашего договора. Действуйте со мной прямодушно, и я, со своей стороны, обещаю вам полное чистосердечие и старание примирять наши интересы, сколько будет возможно.

И какую власть имели бы мы над миром, если бы нам удалось связать узами дружбы два наших народа! У вас есть флот, какого мне не завести у себя и в десять лет при беспрерывных усилиях и с вложением всех моих средств. Зато у меня есть полумиллионное войско, готовое идти под моим началом всюду, куда мне вздумается вести его. Вы повелители морей, я повелитель на суше. Постараемся же лучше объединиться, чем воевать друг с другом, и наша воля будет управлять судьбами мира. Союзу Франции с Англией все доступно, для пользы человечества и нашего обоюдного могущества».

Речь эта, столь необычайная по своей откровенности, изумила и смутила английского посланника, который, к несчастью, хоть и был человеком очень честным, но оказался неспособен оценить величие и искренность слов Первого консула.

Первый консул не забыл сказать лорду Витворту, что через два дня, 20 февраля, намерен открыть заседание Законодательного корпуса.

На следующий день после открытия заседания отчет самого Наполеона о делах Республики представили Законодательному корпусу три докладчика от правительства. Чтение документа произвело на собрание то же впечатление, какое потом произвело везде: надо сказать, что место в отчете, где говорилось об Англии, предмете всеобщего любопытства, отзывалось неумеренной гордостью и таким определенным настроем, что сулило близкую развязку.

«Правительство ручается нации за мир в Европе и смеет также надеяться на продолжение морского мира, который составляет потребность и желание всех народов. Чтобы сохранить его, правительство употребит все, что совместимо с национальной честью, неразрывно связанной со строгим выполнением договоров.

Но в Англии состязаются две партии. Одна заключила мир и, кажется, решилась его поддерживать; другая поклялась в непримиримой вражде к Франции. Оттого такое колебание во мнениях и советах, оттого такое угрожающее положение государства.