История Консульства и Империи. Книга I. Консульство

Пишегрю вышел с этого свидания в отчаянии и, говоря с поверенным, заметил: «И этот человек, честолюбец, хочет в свою очередь управлять Францией. Бедный, ему не править ею и одни сутки». Жорж, узнав о происшедшем, воскликнул с обыкновенной своей энергичностью: «Если уж выбирать кого-то из узурпаторов, то, по-моему, лучше того, который правит теперь, нежели Моро, у которого нет ни головы, ни сердца».

Так судили они, разглядев его поближе, о человеке, которого говоруны представляли образцом всех гражданских и воинских доблестей.

Разочарование по поводу Моро повергло в отчаяние эмигрантов. Два республиканских генерала так и не поладили, и все заговорщики ясно увидели, что оказались безрассудно вовлечены в замысел, который мог окончиться катастрофой. Ривьер потерял всякую надежду. Он и его друзья говорили то, что обыкновенно говорят люди, когда не находят свои чувства разделенными: «Франция пребывает в апатии, желает покоя, забыла свои прежние чувства!» В действительности это было не так, просто Франция не возражала против консульского правления, а партии ничуть не собирались соединяться для его ниспровержения. Франция, конечно, сожалела о скором нарушении мира, может быть, даже подозревала в генерале Бонапарте его приметную страсть к войне, но не переставала считать его своим избавителем.

Злосчастные заговорщики собирались удалиться одни в Бретань, другие в Англию. Сверх того, знатнейшие из них чувствовали глубокое омерзение по отношению к обществу, в котором вынуждены были оставаться. Однажды даже Пишегрю, чтобы образумить забывавшихся шуанов, на слова одного из них: «Ведь вы с нами, генерал!» — отвечал с горечью и презрением: «Нет, я только у вас». Это значило, что жизнь его оказалась в их руках, но воля и рассудок оставались далеко.

Все они находились в мучительной неизвестности. Жорж все-таки был готов напасть на Первого консула, не рассуждая о будущем, другие же спрашивали себя, на что им бесполезное убийство. В таком положении оставались они, когда у полиции наконец возникли подозрения, слишком поздние и не приносящие чести ее бдительности. Проницательность Первого консула спасла его и погубила безумцев, замышлявших недоброе. Поздно спохватываться — это обыкновенное наказание людей, пускающихся в подобные предприятия: нередко они оказываются раскрыты, арестованы, наказаны, когда совесть, рассудок, страх уже начинают открывать им глаза.

Манипуляции заговорщиков, продолжавшиеся с августа до января, особенно вблизи человека, подобного бывшему министру Фуше, не могли остаться незамеченными. Мы рассказывали выше, что Фуше лишился портфеля шефа полиции, с тех пор полиция как бы затаилась в министерстве юстиции. Великий судья Ренье, совершенно незнакомый с управлением подобного рода, предоставил его государственному советнику Реалю, человеку умному, но пылкому, легковерному и далеко не равнявшемуся Фуше в дальновидности и догадливости. Полиция небрежно вела надзор и уверяла Первого консула, что нет ни малейших слухов о заговорах. Первый консул отнюдь не разделял ее спокойной уверенности, да и Фуше не допускал его до того. Сделавшись сенатором и скучая, он, сохранив связи с бывшими своими агентами, знал все, что происходило, и являлся к Первому консулу сообщать свои наблюдения. Наполеон, слушая Фуше и Реаля, прилежно прочитывая донесения жандармов, обыкновенно самые полезные, потому что оставались точными и добросовестными, был убежден, что чинились умыслы против него лично. Возобновление войны само по себе неизбежно подало бы эмигрантам и республиканцам повод к какому-нибудь новому покушению. Разные признаки, как, например, шуаны, арестованные в различных местах, или уведомления вандейских начальников, доказывали ему, что подозрение могло оказаться справедливо.

Присланное из самой Вандеи известие о том, что дезертировавшие новобранцы собираются в шайки, побудило его послать в западные департаменты полковника Савари, преданность которого была беспредельна, а расторопность и мужество испытаны в равной степени. Наполеон отправил его с несколькими отборными жандармами следить за брожением умов и распорядиться подвижными колоннами, посланными туда же. Савари поехал, рассмотрел все и ясно приметил следы какого-то тайного движения, источником которого являлся Жорж. Однако ничего не удалось открыть касательно страшной тайны, которую Жорж и его сообщники хранили при себе. Разогнав банды, Савари возвратился в Париж, не успев узнать ничего важного.