История Консульства и Империи. Том IV. Книга 1

Совет под председательством Марии Луизы собрался в Тюильри вечером 28 марта и состоял из Жозефа, Камбасереса, Лебрена, Талейрана, министров и президентов Сената, Законодательного корпуса и Государственного совета.

Едва все собрались, как Кларк взял слово и рассказал о создавшемся положении. Он сказал, что все их ресурсы составляют весьма сократившиеся корпуса Мортье и Мар-мона; кое-какие войска, вернувшиеся с генералом Компа-ном; несколько батальонов, едва прибывших со сборных пунктов; 12 тысяч национальных гвардейцев, частично вооруженных ружьями; народ, склонный сражаться, но невооруженный; несколько частоколов перед городскими воротами при полном отсутствии оборонительных укреплений на высотах, словом, у них есть 25 тысяч человек, которым предстоит без опоры на фортификации противостоять 200 тысячам опытных солдат, располагавших огромным снаряжением. Сопроводив свой рассказ выражением абсолютной преданности императорской семье, Кларк сделал вывод о необходимости срочного отъезда

императрицы и короля Римского на Луару, где они будут вне досягаемости неприятеля.

Буле де л а Мёрт¹¹, которому не терпелось изложить свое мнение во время выступления военного министра, пылко возразил против подобного предложения и с горячностью высказался о его неуместности, легко заметной на первый взгляд. Он заявил, что уехать — значит бросить и оставить без надежды столицу, которая видит в дочери и внуке императора Австрии своего рода защиту; что отъезд будет выглядеть как забота о собственном спасении и побудит других последовать этому примеру; что тогда оборона Парижа станет невозможна, а его ворота заранее распахнутся перед врагом; что правительство своим отъездом само породит пустоту, которую займет при поддержке неприятеля враждебная партия, чтобы провозгласить Бурбонов, как это случилось в Бордо. Мнение Буле де л а Мёрта поддержало большинство, в том числе министр полиции и старый герцог де Масса (Ренье), который красноречиво высказался против отъезда, несмотря на преклонный возраст и расстроенное здоровье. Даже благоразумный и холодный герцог Кадорский (Шампаньи) горячо поддержал мнение о необходимости остаться в Париже и энергично оборонять его. Жозеф, казалось, одобрял тех, кто возражал против отъезда, однако молчал, будто скованный неизвестной силой. Камбасерес, согбенный бременем своих печалей, также молчал. Взволнованная Мария Луиза взглядом испрашивала совета у присутствовавших.

Тогда слово взял Талейран и выразил мнение, воистину удивительное для тех, кто мог знать о его тайных связях. С медлительной важностью, одновременно вежливой и пренебрежительной, он высказал глубокие соображения, какие мог высказать при всецелой преданности Бонапартам. Он указал на опасность оставлять Париж незанятым. Оставление столицы означало, по его мнению, предоставление ее проискам враждебной партии при первом же появлении союзнических армий. Враждебной партией, известной всякому, является партия

Бурбонов. Коалиция, все симпатии которой на ее стороне, приближается. Оставить Париж и удалить из него императрицу — значит избавить коалицию от всех затруднений, с какими она может столкнуться при осуществлении революции. Таково было, не дословно, но по смыслу, мнение Талейрана.

Собрали голоса, и первый подсчет обеспечил значительное большинство тем, кто порицал отъезд Марии Луизы и наследника.

Тогда Жозеф нарушил упорное молчание, и то, что казалось в его поведении необъяснимым, нашло объяснение. Он зачитал два письма Наполеона, одно из которых было написано в Труа после сражения в Ла-Ротьере, а другое — в Реймсе, после сражений при Краоне и Лаоне. В обоих письмах Наполеон говорил, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы его сын и жена попали в руки союзников. Мы давали знать о причинах, побудивших Наполеона написать эти письма. Помимо искренней привязанности к жене и сыну, им руководило желание сохранить в своих руках ценный залог; вдобавок, он опасался, что Мария Луиза станет послушным орудием во всём, что захотят предпринять против него, в частности, в создании регентства, которое превратится в его отлучение от трона. Он думал так после встревожившего его сражения в Ла-Ротьере и после безысходных сражений при Краоне и Лаоне.

Письма Наполеона стали для совета регентства сокрушительным ударом. Те, чье мнение было побеждено, тотчас вскричали, что их мнением интересовались совершенно впустую, коль скоро имеется приказ Наполеона, приказ, не допускавший обсуждений. Но вскоре, когда первые впечатления уступили место размышлениям, изучив процитированные письма, советники стали выступать против подобного их применения. Первое письмо было написано после сражения в Ла-Ротьере, когда уже невозможным казалось противостоять неприятелю. Последовавшие победы, перемежавшиеся, правда, событиями менее счастливыми, делали исход войны неопределенным. То есть обстоятельства переменились, и сегодня Наполеон, быть может, не отдал бы подобных приказов. Но такому истолкованию категорически противоречило