История крестовых походов

Император Конрад III собрал своих людей в Регенсбурге, где приказал построить или оснастить большое количество тяжелых судов, и выступил в поход воистину по-императорски: на кораблях его сопровождало много рыцарей, а на суше — много коней и людей[79]. В Греческой империи, где немцы, чтобы обезопасить себя от греков, всегда беспокойных и недоверчивых, шли вперед, как завоеватели, дерзко и не проявляя никакой осторожности, их пехотинцы, остававшиеся позади и часто пьяные, становились легкой добычей наемников-кочевников, болгар и печенегов, которые убили их столько, что трупы, остававшиеся непогребенными, наполнили смрадом всю страну. Задолго до Адрианополя чиновники императора Мануила Комнина не хотели пускать их ближе к Константинополю, требуя, чтобы они прошли в Азию другой дорогой и через пролив Святого Георгия Сестосского: они говорили, что он ближе, более узкий и находится среди земель, где они найдут в изобилии съестные продукты[80]. Конрад отказался и повел своих людей прямо под стены Константинополя, туда, где императоры построили несколько красивых дворцов, чтобы проводить лето. Немцы «грубо вторглись в эти райские места, разрушив почти все, что там было, и прямо на глазах у греков хватая все, что приглянулось. Так что оба императора, один — не желая выходить из своего города, другой — отказываясь входить в него, вели себя как враги, так и не встретившись, пока Конрад, получив-таки греческих проводников, не переправился через Босфор, после чего без боев и потерь достиг Никеи».

В октябре Конрад, уже испытывавший трудности с прокормом бедняков, с основной частью войск пошел к Иконию, а его брат Оттон Фрейзингенский — к Лаодикее. Об этой двойной азиатской кампании, в результате которой две больших императорских армии без настоящего боя были наголову разбиты и почти уничтожены, более чем сдержанно пишет сам Конрад[81] в письме аббату Корвейского монастыря. Он говорит только о бедняках как о столь тяжком бремени, что рыцарям, чтобы защитить их и по возможности спасти, пришлось оставить территорию и отступить с боем. Они спешно покинули Никею, направляясь к Иконию и следуя за проводниками, которые знали дорогу. Но через десять дней пищи начало не хватать, особенно для коней. Турки непрерывно нападали на толпу пеших воинов, не успевавших за армией. «Страдания этих людей, умиравших от голода и вражеских стрел, внушали нам такую жалость, что, посоветовавшись с нашими князьями и баронами, мы решили отдать приказ об отступлении к морю, чтобы восстановить наши силы, предпочитая сберечь то, что у нас оставалось, чем победить этих лучников в кровавых боях»[82]. Вильгельм Тирский решительно обвиняет немцев в легкомыслии за то, что пошли наугад, не зная дороги, а еще более клеймит императора Мануила, якобы приказавшего проводникам завести их в глубь пустыни и отдать на милость туркам. Эта измена греков, уже упоминавшаяся в описаниях вспомогательного похода 1100 г., особо подчеркивается во всех рассказах. Проводники взяли провизии только на восемь дней, уверяя, что к тому времени будут в Иконии. Но на восьмой день никаких стен красивого города на горизонте не показалось, и люди по-прежнему шли по враждебной, почти необитаемой местности. Их еще три дня умышленно вели на север, а утром четвертого дня проводники исчезли, и все окрестные горы оказались покрыты бесчисленным множеством турок, воющих, как волки на добычу. «Тюрки же, встречая разрозненные силы ослабленных [франков], бродивших в поисках съестного, уничтожали их в большом количестве. Тюркские владения были до того полны франкским добром и серебром, что в Мелитене цена серебра и свинца была одинакова. [Тюркская] добыча доходила до Персии»[83]. Отступление к Никее обошлось дороже, чем проигранное сражение. Турки, все более многочисленные, нападали со всех сторон: «Тевтонские рыцари, кони которых были изнурены голодом, а оружие стало для них слишком тяжелым, не могли атаковать. Каждый час дня и ночи тысячи людей падали, сраженные стрелами. В самого императора попало два дротика, и окружавшие его люди никак не могли его защитить. Те, кто больше не мог идти, бросали оружие и ждали мученической кончины» (Ж.-Ф. Мишо). И, продолжает Конрад в том же письме, «когда мы подошли к морю [на самом деле к Никейскому озеру] и разбили палатки, уже ни на что не надеясь, — к нашему великому облегчению, к нам пришел король Франции, которого мы не ждали. Он увидел нашу беду, и он, его князья и бароны сжалились над нашим несчастьем и дали нам всё продовольствие, какое могли, и крупные суммы денег».