История крестовых походов

Король, который, конечно же, предупредил императора Мануила Комнина о своем намерении идти на Восток сражаться с неверными, отправил посольство также к королю Сицилии, который, не заставив себя упрашивать, пообещал ему корабли и провизию для переправы через Адриатическое море и, более того, заверил, что и его сын будет сопровождать Людовика в дороге по Балканам. Но в Этампе, где Людовик VII созвал тех, кто должен был следовать за ним и присутствовать на советах, обвинители греков в коварстве не смогли его убедить, и было решено идти исключительно по суше, через Германию и Венгрию. Однако с первых же дней, после переправы через Рейн, продукты стали настолько дорогими из-за многочисленности покупателей, что многие паломники отделились от общей массы, чтобы направиться на Юг и пересечь Альпы.

Армии короля и германского императора выступили в путь только в 1147 г., через два года после призыва папы. Войска этих монархов были, возможно, менее многочисленными, чем те, какие в 1096 г. собрали бароны, но их выставленные напоказ оружие, украшения и богатства производили более сильное впечатление. Вместе с Конрадом отправились его племянник Фридрих (будущий Барбаросса) и единоутробный брат епископ Оттон Фрейзингенский, папский легат, герцоги Австрийский и Швабский, маркграф Баденский, несколько епископов и один из итальянских крупных вассалов, маркграф Вильгельм Монферратский. У французов свиту короля, которого сопровождали также брат Роберт де Дрё и молодая жена Алиенора Аквитанская, составляли граф Генрих Шампанский, Альфонс-Иордан Тулузский — сын Раймунда IV, граф Тьерри Фландрский, Гуго де Лузиньян и Амедей Савойский. Это была не просто большая армия — это был королевский двор на марше: за монархами следовали приближенные, жены, дети и племянники, вассалы, советники и дворня. Один из тех писавших намного поз-

же историков, которые не побоялись несколько отстраниться от событий и выразить неодобрение, приводит список знатных дам и показывает, сколь большое значение они придавали своему багажу и туалетам, причем многие из них, и Алиенора первая, взяли с собой своих трубадуров. Об этом сообщили папе, он попытался отреагировать, и по нескольким его запретам и предостережениям видно, как мало в подготовке к этому походу проявлялось энтузиазма и религиозного порыва, характерных для времен Готфрида Бульонского и Раймунда IV Тулузского: рыцарям запретили брать в поход собак и соколов, а главное — был составлен очень подробный список оружия и одежды, которые должен взять каждый. В самом деле, время баронов Первого крестового похода, которых обязательно сопровождали духовные лица, духовники, проповедовавшие по вечерам в лагере и оставившие рассказы, где служение Богу и освобождение Иерусалима трактовались как выполнение торжественных обетов, — ушло в прошлое. От авантюры 1147 г., обреченной на провал, остался рассказ одного-единственного очевидца, Одона (или Эда) Дейльского[76], близкого к Сугерию, аббату Сен-Дени, и в течение всего похода выполнявшего обязанности королевского духовника. Он взялся за перо в июне 1148 г., перед штурмом Дамаска. Его адресованный Сугерию текст «О странствовании Людовика VII на Восток» [De profectione Ludovici VII in Orientem], который в XIX в. почему-то назвали «Историей крестового похода Людовика VII», — не более чем составная часть «Жизнеописания Людовика VII», подготовленного монахами Сен-Дени. Одон нечасто задерживается на описаниях страданий и боев, но, не слишком желая этого сам, показывает, как неохотно этот странствующий королевский двор уступал требованиям, которым должен был соответствовать настоящий военный отряд. На восточном берегу Рейна бедняки во время драки устроили в лагере пожар, что, — пишет наш хронист, — «было гибельным для некоторых из наших, а именно для богатых купцов и менял». И далее: чтобы попасть в Азию, «мы переплыли море, а близко за нами следовали суда с продуктами питания и менялами, которые на берегу разложили свои сокровища; их столы блестели от золота и были украшены серебряными сосудами, которые они купили у наших». В Константинополе он удивляется хорошему снабжению рынков, но ничего не пишет о ценах на зерно и вино: «Мы покупали рубашку менее чем за два денье, а тридцать рубашек за три су»[77].

Королевская армия, отягощенная обозом, из-за постоянной сутолоки приобретала жалкий вид: «Поскольку очень многие повозки были запряжены четырьмя лошадьми, то, если одна наталкивалась на препятствие, останавливались и все остальные; если же перед ними было несколько путей, они иногда таким же образом закупоривали их все, и тогда погонщикам, чтобы выйти из затруднения, очень часто приходилось подвергать себя большой опасности. Поэтому много лошадей пало, а многие люди жаловались на медлительность продвижения».