История крестовых походов

Однако этот поход на Восток вместе с тем был большим народным паломничеством; как и в 1096 г., князья и сеньоры принимали, защищали и по возможности кормили великое множество простых людей, неспособных сражаться. Чаще всего хронисты довольствуются словами «масса» или «толпа», а если осмеливаются приводить цифры, всегда считают на сотни тысяч; очевидно, что доверять этому не стоит[78]. Но Одон Дейльский — конечно, очень часто оставляющий современного историка недовольным, — записал подсчет, сделанный греками, когда немцы пересекали Босфор; подобного указания нигде в другом месте и применительно к другим «крестовым походам» не найдено. Немецких паломников было ровно 9566, но с учетом того, что многих пеших они по пути потеряли, вышло в поход их гораздо больше. Поиск продуктов питания за приемлемое время и приемлемую цену не раз приводил к беспорядкам с тяжкими последствиями: «В Вормсе всё поступало к нам в изобилии по реке, но именно там мы впервые ощутили безрассудность своих людей: недовольные паломники бросили в реку лодочника, а потом подожгли дома». Всю дорогу паломники снабжали себя сами: «Немало людей шло сзади, и они добывали пищу либо на рынках, когда могли платить, либо путем грабежа, к которому прибегали охотней». В Греческой империи жители городов не открывали ворот и спускали то, что хотели продать, на веревках со стен: «Это занимало слишком много времени и не могло удовлетворить наших многочисленных паломников, которые, страдая от великой нужды среди изобилия, воровали и грабили, чтобы обеспечить себя необходимым». В Константинополе император вышел навстречу королю, и «все, кто там присутствовал, могли утверждать, что он питал к нему [королю] сильную любовь. Нельзя упрекать греков за то, что они запирали ворота перед толпой, ведь безумцы сожгли много их домов и оливковых рощ — либо из потребности в дровах, либо из безрассудства или в опьянении. Король велел отрубать виновным руки, ноги и уши, но этого было недостаточно, чтобы обуздать их яростное исступление, так что нужно было либо применить воинскую силу и убить тысячи человек, либо терпеть столь дурные поступки».

Еще хуже было то, что во время боев эта толпа паломников становилась тяжким бременем, губившим всю армию. Одон Дейльский, говоря по преимуществу о немцах, пишет, как в некоторые моменты масса простых людей, слабых и безоружных, часто плетущихся в хвосте, становилась роковой обузой для армии; так, в горах Тавра движение рыцарей, отступавших в правильном порядке, чтобы избежать засады и массовой гибели, дополнительно замедляли те, кто шел со всех сторон в поисках пищи и кого все больше ослабляли усталость и голод. Командующий, граф Каринтийский, постоянно поджидал уставших людей, поддерживал слабых; когда настала ночь, он сам остался в арьергарде. Позже, на дороге в Дамаск, христиане, хоть и были предельно бдительны, попали в засаду: «Рыцари, смело бросившись в атаку и врубившись в самую гущу турецких отрядов, мечами пробивали проход. Отягощенные панцирями, шлемами и щитами, они могли продвигаться лишь медленно, и их постоянно окружали враги, дополнительно затрудняя движение. Они бы легко отбились от врагов, но были вынуждены медлить, чтобы не отрываться от пеших воинов, не допуская, чтобы ряды прорвали и чтобы враги получили возможность нарушить их строй. Они сострадали друг другу, христианский народ сплотила любовь, и казалось, что он действует как один человек. Рыцари проявляли величайшую заботу о пеших отрядах». Позже об этом писал историк, Вильгельм Тирский, но еще Одон Дейльский, внимательный очевидец, горько на это жаловался и видел в этом причину всех бед: «Когда Святой Отец запретил [рыцарям] везти с собой собак и соколов, он распорядился очень мудро. Дай Бог, чтобы он отдал подобные приказы и пешцам и чтобы, удерживая слабых, он дал сильным мужам вместо котомки меч, а лук вместо посоха! Ибо слабые и безоружные — всегда бремя для своих и легкая добыча для врагов».