История Крыма и Севастополя. От Потемкина до наших дней

В то время когда Петров и Октябрьский размышляли над недавними событиями, в Севастополе уже начались репрессии против представителей советских властей. Месть победителей обрушилась на побежденных. Количество военнопленных было так велико, что немцы организовали «более двадцати» лагерей в самом городе и вокруг него. Согласно советским источникам, в июле 1942 г. «в Инкерманском лагере было уничтожено более 450 военнопленных», а в августе «массовые расстрелы были произведены во всех лагерях». Немцы придумали новый способ уничтожения врагов: «С ноября 1942 года они стали ежедневно выгонять по 20–30 человек из лагеря военнопленных в Лазаревских казармах и заживо закапывать их в воронках от авиабомб. После освобождения Севастополя было обнаружено 190 таких воронок, в которых было 2020 трупов». Использовались и другие жестокие способы убийства. Например, «на баржу погружено около 2 тыс. военнопленных, баржа также ушла в море, откуда больше не вернулась»[1472]. Эти убийства продолжали череду военных преступлений, совершенных одиннадцатой армией в ходе боевых действий. Примечательно, что из семнадцати пунктов обвинения, предъявленного Манштейну на судебном процессе в Гамбурге в 1949 г., девять имели отношение к жестокому обращению с военнопленными в Крыму. По одному пункту он был признан виновным, а еще по четырем обвинение было переквалифицировано — возможно, необоснованно — таким образом, что его осудили не за совершение преступлений, а за преступное бездействие[1473].

Манштейн одержал победу, но немецкая армия отчаянно нуждалась в подчиненных ему войсках на других участках Восточного фронта. Первыми подлежали передислокации подразделения тяжелой артиллерии и отдельные пехотные полки, приданные одиннадцатой армии во время решающего штурма Севастополя. В Крыму остались только две немецкие пехотные дивизии: 46-я и 50-я. 22-ю дивизию перебросили на Крит, 72-ю вернули группе армий «Центр». Остальные формирования XXX и LIV корпусов (24, 132 и 170-ю пехотные дивизии, а также переименованную 28-ю егерскую дивизию) вместе со штабом одиннадцатой армии перебросили под Ленинград в распоряжение группы армий «Север».

В начале сентября 1942 г. только штаб XLII корпуса и 46-я дивизия, а не вся одиннадцатая армия, как предполагалось ранее, переправились через Керченский пролив (операция «Блюхер») и присоединились к наступлению семнадцатой армии на Северный Кавказ. 50-я дивизия последовала за ними в конце октября, пополнив первую танковую армию, которая уже отправила свой инженерный батальон для участия в Сталинградской битве. Тот факт, что через год дивизия вернулась в Крым, можно объяснить сверхамбициозными планами на лето и осень 1942 г. Большую часть 1943 г. гарнизон полуострова состоял из различных румынских формирований (в основном дивизий I горного корпуса), а также различных немецких частей пополнения или учебных подразделений[1474].

Расформирование одиннадцатой армии и переброска оставшихся ресурсов с юга на север в разгар операции «Восточная армия» было одной из вопиющих ошибок во время Второй мировой войны. Как отмечал Манштейн в мемуарах, «такое расчленение армии, в которой под руководством штаба армии длительное время совместно действовали одни и те же корпусные штабы и дивизии, при любых обстоятельствах было достойно сожаления». Подчеркивая важность понимания и сплоченности, он заявлял: «Знание друг друга, доверие друг к другу, добытое в трудных боях, — это моменты, которые имеют большой вес в войне и которыми никогда не следовало бы пренебрегать». Более того, Германия искала «решения своей судьбы» на юге Восточного фронта, и «для этого никакое количество сил не было лишним»[1475]. Последующие события подтвердили правоту его рассуждений, которую он тщетно пытался объяснить Гитлеру. Тем не менее фюрер был убежден, что главнокомандующий одиннадцатой армией, вдохновленный блестящим успехом под Севастополем, именно тот человек, который способен повторить свой успех под Ленинградом. Эти надежды оказались полностью необоснованными.