Крымский военный историк Сергей Ченнык называет восемь слагаемых поражения русских, и большую часть их он связывает с Меншиковым. Главнокомандующий (а также большинство русского офицерского корпуса) недооценил тактическое и техническое преимущество союзников[417]
. Французы продемонстрировали высокую маневренность, а британцы искусно использовали превосходство своих нарезных винтовок. Таким образом, русские плохо маневрировали на поле боя и не сумели сконцентрировать огонь артиллерии и стрелкового оружия. Слишком много надежд возлагалось на стойкость русской пехоты и ее способность вести ближний бой. За исключением штыковых атак, их тактика была примитивной и неизобретательной. Ченнык пишет, что русский генералитет «продемонстрировал полнейшую тактическую безграмотность»[418]. Ходасевич приводит яркий пример подобного отсутствия профессионализма. Он описывает атаку Владимирского полка, который бросился в штыковую на британцев без какой-либо «поддержки артиллерии, хотя в резерве находились две батареи, не сделавшие ни одного выстрела». «Это доказывает, — подчеркивает он, — что наши генералы имели очень слабое представление о военной тактике, поскольку посылать подразделение в атаку без того, чтобы предварительно ослабить противника с помощью артиллерии, противоречит всяким правилам»[419].Совершенно очевидно, что русский главнокомандующий чрезмерно надеялся на неприступность своего левого фланга и поэтому принял совершенно недостаточные меры для его защиты. Ни он сам, ни его штаб не провели тщательную рекогносцировку: критическая уязвимость русской диспозиции была совершенно необязательным «голом в свои ворота». Левая часть центра русских также была слабой. Слишком растянутым, необученным и плохо управляемым резервным батальонам Белостокского и Брестского полков, развернутым вплотную к реке Альма, опасность угрожала с самого начала сражения. Решительная атака пехоты союзников вынудила их отойти, и это отступление плохо сказалось на действиях других подразделений. Ходасевич подчеркивал этот психологический фактор. Он отмечал, что «резервные батальоны начали отходить без приказа; наш батальон [входивший в состав Тарутинского полка] также начал отступать, следуя их примеру»[420]
.Сильная русская кавалерия все сражение провела в качестве наблюдателя — как и более слабая британская. У русской кавалерии была возможность атаковать левый (восточный) фланг британцев, но ни до, ни во время сражения не получила приказа о таком маневре. Более того, по всей видимости, Меншиков и его штаб полностью игнорировали вопросы управления и логистики. Боеприпасы не пополнялись, медицинская помощь практически отсутствовала — раненых принимали несколько полковых врачей и жительница Севастополя по имени Дарья, которая ухаживала за ними по собственной инициативе.
Однако главная ошибка Меншикова заключалась в предположении, что союзники предпримут лобовую атаку на позиции русских, а его войскам нужно лишь выдержать натиск противника. Судя по всему, он не разработал общей концепции или плана маневра для сражения, а если и разработал, то не сообщил о своих намерениях подчиненным. В конечном итоге излишняя уверенность русского главнокомандующего, основанная на хорошей, но никак не неприступной, а также слишком растянутой позиции, усиленная его неспособностью целенаправленно управлять войсками во время сражения, стала причиной неудачи его самого и его армии. Как кратко сформулировал Ченнык, «Меншиков запутал всех, прежде всего самого себя»[421]
.Последующие события показали, что ни у одной из сторон не было монополии на непомерное самомнение, или, наоборот, профессионализм. Сражение на Альме 20 сентября 1854 г. было очень ожесточенным: тактическое мастерство французов на правом (со стороны морского берега) фланге дополнялось упорством и храбростью, а также меткой стрельбой британцев в центре и на левом фланге. Эффективность современных нарезных ружей Минье, которыми были вооружены британцы и французы, проявилась при столкновении с противником, вооруженным гладкоствольными мушкетами. Значение превосходства союзников в стрелковом вооружении была очевидна и русским. Например, Тотлебен отмечал: