История либерализма в России, 1762–1914

Карамзин против освобождения крестьян, но еще в большей степени — против освобождения дворян от их многочисленных обязанностей как помещиков. Это подтверждает его высказывание в «Записке о древней и новой России». Карамзин здесь высказывает убеждение в том, что положение раскрепощенных крестьян хуже, чем положение крепостных⁹, поскольку с освобождением отпадают все обязанности господ заботиться о бедных среди крестьян, а все освобожденные крестьяне превращаются в лишенных всякой собственности наемных земледельцев (ведь земля, без всякого сомнения, остается собственностью помещика), и у помещика нет никаких нравственных обязанностей по отношению к этим раскрепощенным крестьянам, которых он таким образом может считать предметом эксплуатации, ибо на место помещика, как представитель администрации в деревне, становится исправник, как правило, грубый, необразованный и часто подкупной человек, а патриархальный суд обычно образованного и великодушного помещика заменяется судом необразованных, и тоже часто подкупных провинциальных судей. В общем, отмена обязанностей помещиков означает бюрократизацию всего местного управления¹⁰. А это плохо отразится не только на самих помещиках и крестьянах, но и на государстве. Карамзин пишет: «отняв у них /т. е. у помещиков/ сию власть блюстительную, он как Атлас возьмет себе Россию на рамена… Удержит ли? Падение страшно» (стр. 513). Кроме того, освобождение крестьян было бы в противоречии с народными привычками. «Не знаю, — пишет Карамзин, — хорошо ли сделал Годунов, отняв у крестьян свободу (тогдашние обстоятельства не совершенно известны), но знаю, что теперь им неудобно возвратить оную. Тогда они имели навык людей вольных, ныне имеют навык рабов» (стр. 513).

Это мнение Карамзина с точки зрения исторической нельзя просто отвергнуть. На самом деле воспитание и весь образ жизни крепостных не подготовлял их к жизни свободными, самостоятельными как экономически, так и административно независимыми гражданами. Хотя они часто бывали хорошими, верными и достойными уважения людьми, тем не менее вся их духовная структура должна была носить отпечатки десятилетий и даже столетий состояния рабства.

Прежде всего, эти освобожденные крестьяне не имели бы права собственности на землю, а их движимое имущество было очень незначительным. Это означает, что процесс созревания человеческой личности благодаря вещам, которые являются ее собственностью, тот процесс, о котором говорит Ориу, у этих крестьян еще не происходил.

Поэтому когда Карамзин рекомендует вслед за Екатериной прежде всего наделить крестьян правом собственности, он бесспорно указывает на тот путь, на котором крестьяне могут стать свободными людьми и действующими лицами в экономической жизни страны не только на словах, но и на деле¹¹. Карамзин, однако, убежден, что нельзя пока отказаться от попечительства помещика над крестьянами. Однако, в том случае, когда крестьяне стали собственниками земли и вообще собственниками, такое попечительство приобретает совсем другой характер, чем возможность распоряжаться неимущими рабами, которые сами представляют собой собственность хозяина. Неизбежно и как бы само собой попечительство это превратилось бы в некое общественное покровительство. Таким образом, тот порядок, который предлагает Карамзин, привел бы к объединению самых лучших элементов старой и будущей системы. С одной стороны, оставалось бы покровительство над крестьянами, характерное для крепостного строя, и администрация по поручению государства, но выполняемая людьми, которые в большой мере от государства независимы, а им лишь проверяются. С другой стороны, при этом происходило бы спонтанное и все большее расширение крестьянской собственности, то есть создавались бы те предпосылки, которые необходимы для того, чтобы превратить крепостных крестьян в свободных граждан в рамках свободного строя. Неверно поэтому толковать Карамзина в том смысле, что он просто стоял за увековечивание крепостного права и считал крепостное право, как таковое, положительным явлением.