История Манон Леско и кавалера де Грие

– Дайте мне только взять от него подарки, – сказала она мне; – клянусь, он не может похвалиться, будто получил что-нибудь от меня, потому что я доселе откладывала все до возвращения в город. Правда, он более миллиона раз поцеловал мне ручки, и справедливость требует, чтоб он заплатил за это удовольствие, а принимая во внимание его богатство и года, пять или шесть тысяч франков право не дорого.

Ее решение было для меня приятнее надежды получить пять тысяч франков. Я имел, возможность узнать, что в моем сердце еще не вполне исчезло чувство чести: оно радовалось, что удалось избегнуть позора. Но я был рожден для кратких радостей и долгих страданий. Фортуна меня извлекала из одной пропасти единственно для того, чтоб повергнуть в другую. Когда я тысячью ласк доказал Манон, как меня осчастливила эта перемена, я сказал, ей, что следует сообщить о ней г. Леско, дабы мы сообща могли принять меры. Он сначала поворчал, но четыре, или пять тысяч ливров, наличными легко наставили его войти в наши виды. Было решено, что мы все втроем будем ужинать с г. де-Ж. М., и по двум причинам: во-первых, чтоб позабавиться милой сценой, когда меня будут выдавать за школяра, брата Манон; во-вторых, чтоб помешать старому развратнику слишком развернуться перед моей любовницей, – на что он полагает будто имеет право, столь щедро заплатив вперед. Мы с Леско должны были удалиться, когда он пойдет в комнату, где будет намереваться провести ночь; а Манон, вместо того, чтоб следовать за ним, обещала нам выйти. Леско взял на себя труд позаботиться о том, чтоб карета ждала нас у ворот.

Настал час ужина, и г. де-Ж. М. не заставил себя дожидаться. Липко был в зале вместе с сестрой. Первым делом старик предложил красавице ожерелье, браслеты и жемчужные серьги, стоившие все вместе не менее тысячи экю. Затем он отсчитал полновесными луидорами сумму в две тысячи четыреста ливров, составлявшую полугодовое содержание. Он подсластил свой подарок множеством нежностей во вкусе старого двора. Манон не могла отказать ему в нескольких поцелуях; таким образом, она приобрела право на деньги, которые он передал ей. Я стоял у двери, насторожив уши в ожидании, когда Леско позовет меня.

Когда Манон заперла деньги и драгоценности, он вошел и, взяв меня за руку, подвел к г. де-Ж. М. и приказал мне сделать ему реверанс. Я отвесил два или три глубочайших поклона.

– Извините, – сказал ему Леско, – он совсем невинный ребенок. Как видите, у него совсем не парижское обхождение, но мы надеемся, что он понемногу образуется. Вы будете часто встречаться здесь с этим господином, – добавил он, обращаясь ко мне; – постарайтесь же хорошенько воспользоваться таким прекрасным примером.

Старому любовнику, по-видимому, было приятно меня видеть. Он два или три раза потрепал меня по щеке, сказав, что я хорошенький мальчик, но что в Париже надо за собой присматривать, потому что тут молодые люди легко вовлекаются в распутство. Леско стал уверять его, что я от природы так благоразумен, что только о том и толкую, как бы сделаться священником, и что все мое удовольствие состоит в богомольи.

– Я нахожу, что он похож на Манон, – сказал старик, взяв меня за подбородок.

Мы так близки с ней по плоти, – отвечал я с наивным видом; – что я люблю сестрицу Манон как самого себя.

Слышите? – сказал он Леско. – Он не глуп. Жаль, что мальчик не получил светского образования.

Ах, сударь! – возразил я, – и у нас в церквах я видел многих, да и в Париже, надеюсь, найду людей глупее меня.

Каково! – сказал он, – для мальчика из провинции просто удивительно.

За ужином весь разговор был почти в том же роде. Ветряная Манон несколько раз взрывами смеха чуть не испортила дела. Ужиная, я нашел случаи рассказать ему его же собственную историю и грозящую ему злую участь. Леско и Манон трепетали во время моего рассказа, особенно когда я с натуры рисовал его портрет; но самолюбие помешало ему узнать в нем себя, и я закончил все так ловко, что он первый нашел, что это ужасно смешно. Вы увидите, что я не без причины распространился об этой дурашливой сцене.

Наконец, настал час идти спать. Мы с Леско ушли. Его проводили в его комнату, а Манон. выйдя под каким-то предлогом, присоединилась к нам. Карета ждала нас за три или четыре дома, и теперь подъехала, чтоб мы сели. В тот же миг мы уехали подальше из этого квартала.

Хотя в моих собственных глазах вся эта проделка была чистым мошенничеством, я не считал ее самой скверной из тех, за которые мне приходилось упрекать себя. Меня более беспокоили деньги, которые я выигрывал в карты. Впрочем, мы воспользовались ею столь же мало, как и другими, и небу было угодно, чтоб более слабый проступок получил более строгое наказание.